Спать? Что вы, какое "спать"! До тех пор, пока Морох находился на территории теперь уже совершенно чужого прайда, он не должен был ослаблять бдительности — даже несмотря на то, что битва с дядей отняла у него все силы, а сломанная лапа немилосердно болела, вынуждая страдальчески морщиться всякий раз, когда ее приходилось шевелить или устраивать по-удобнее. Хорошо, что полюбоваться на это было некому...
...или все-таки здесь кто-то был?
Морох распахнул покрасневшие от усталости и злобы глаза, все еще хранящие в себе тот мрачный багровый отблеск, с каким он бросал вызов Нарико и всему его богами проклятому семейству. Настороженно приподняв голову (грива казалась до ужаса тяжелой от пропитавшей ее влаги и крови), он с молчаливым и донельзя угрюмым выражением морды вгляделся в темные заросли, ожидая увидеть кого-то из местных львов — хотя обычно те не выходили за границы королевства. Однако, сегодня кто-нибудь из патрульных мог нарочно пройтись чуть дальше положенного, в надежде встретить ненавистного ему самца и от души посмеяться над ним: Мора в прайде не любили, и очень многие расценивали его сегодняшний провал как некое благословение небес. Кто ж сознательно упустит такой шанс? Ведь Морох был слаб и, вдобавок, тяжело ранен, а значит, не мог дать полноценный отпор обидчику... Нет, черногривый не боялся подобного исхода, он вообще мало чего боялся. Даже будучи хромым и до крови исполосованным чужими когтями, он все еще крепко стоял на всех четырех... ну ладно, на трех здоровых лапах, и при необходимости мог противостоять сразу двум или трем взрослым львам, в очередной раз продемонстрировав, какого свирепого бойца потеряли эти земли... Он не собирался покидать Килиманджаро как побитая, трусливая шайка, гонимая смехом и рычанием. Да, он уйдет отсюда, но уйдет по собственному желанию, и никакой зверь не заставит его двигаться быстрее, чем он сам сочтет нужным. Несмотря на явную готовностью к бою — опять! не слишком ли много драк за один день? — Морох, однако, не спешил подниматься с нагретого местечка, предпочитая настороженно всматриваться в ночную темень, ожидая, пока предполагаемый враг сам выйдет из укрытия.
И каково же было изумление красноглазого, когда в густой тени кустов яркими золотистыми искорками, точно два крохотных уголька, полыхнули глаза малыша Ракхелима!
Недружелюбный оскал, застывший на израненной физиономии Мороха, на мгновение сменился искренним удивлением, а затем — неприкрытой досадой. Скривившись, как от дурного привкуса в пасти, лев еще раз внимательно оглядел крохотный силуэт младшего брата, наполовину скрытый за густо разросшимся папоротником, а затем тяжело выдохнул сквозь ноздри. Его разгоряченное дыхание облачком пара растворилось в прохладном, насыщенном озоном воздухе. Их с Ракхом разделяли считанные метры... Интересно, куда глядела Нимерия? Неужто так сильно увлеклась происходящим на поляне, что совсем перестала следить за малышней? Пока Мор с неодобрением рассматривал маленького беглеца, тот уже осторожно подобрался к самому хвосту и снова замер, с опаской поглядывая на окровавленного самца.
— Какого хрена ты сюда пришел? — голос льва звучал мрачно и глухо, даже для такого вечно хмурого и всем недовольного здоровяка, как Морох. — Возвращайся в логово, — ноль внимания, фунт презрения. Нет, Ракхелим внимательно смотрел на брата, но по его виду совершенно точно можно было сказать, что он никуда не собирается отсюда уходить. Однако, для мелкого и надоедливого термита он был довольно смелым... либо чересчур любопытным, как какая-нибудь недалекая самка. Как бы то ни было, Морох не собирался с ним возиться. Лев продолжал сумрачно взирать на невесть откуда взявшегося братца, размышляя о том, что с ним делать дальше — понятно, что самостоятельно отнести его на поляну Морох не мог, а спокойно разговаривать с детенышами он, к сожалению, не умел. Точнее, он просто не желал с ними сюсюкаться, и уж тем более не мог представить себя заботливо уговаривающим Ракхелима вернуться обратно в пещеру. Можно было бы, конечно, просто рявкнуть на мальца погромче, так, чтобы он убежал сам, испуганно поджав хвост, но черт его знает, в какую сторону он при этом махнет и не заблудится ли по дороге... Прежде, чем Морох успел принять решение, в сторонке вновь послышался тихий шорох лап, и самец немедленно отреагировал на этот новый звук, повернув голову в сторону пришельца и оскалив крупные желтоватые клыки. Грива его при этом вздыбилась, визуально увеличив льва в размерах и придав ему грозный, предупреждающий вид — ни шагу ближе, если не хочешь угодить мне в зубы.
И вновь эти действия оказались совершенно бессмысленными. Перед Морохом стоял вовсе не взрослый лев, а всего лишь слабый, робеющий подросток, с опаской рассматривавший старшего самца чуть издали. И хотя для своего возраста Джеро был очень даже неплохо сложен, по сравнению со старшим сыном Жадеита он казался просто ничтожеством. Убедившись, что никакой угрозы нет и не предвидится, Мор спрятал клыки и недовольно оглядел незваного гостя, размышляя, с какого ляду он вдруг стал привлекать к себе толпы детенышей. Неужто захотели поглазеть на раненного бойца поближе? Должно быть, им было страшно любопытно — никто до Мороха не смел бросать вызов здешнему королю. Неудивительно, что он пользовался определенной... популярностью у подрастающего поколения. Им хотелось рассмотреть льва поближе, позадавать ему вопросы, быть может, даже уйти из прайда вместе с ним, ведь это же, черт подери, так здорово и круто! Аура отщепенца, гордого и сильного воина, не пожелавшего мириться с местными устоями, вне сомнения, производила большое впечатление на глупых, неразумных сосунков... Морох раздраженно рыкнул себе в усы, а затем осторожно, всеми силами оберегая раненную лапу, но все же решительно поднялся со своего лежбища, оставив после себя внушительный отпечаток примятой к земле травы. Одно дело — валяться в грязи на глазах у маленького Ракхелима, и совсем другое — в присутствии уже вполне зрелого Джеро, способного анализировать и делать выводы из того, что он увидел.
— Шел бы ты домой, малец, — коротко бросил ему Морох, более не удостаивая подростка и взглядом. Делать нечего — придется нести Ракха к границе самому, а уж после подгонять его сердитым рычанием в спину, чтобы не додумался повернуть обратно. Наклонив морду к брату, Морох без особого энтузиазма обхватил пастью его крепенькое, мясистое тельце и, фыркнув сквозь сжавшиеся зубы, поднял львенка в воздух, держа поперек туловища и отмечая про себя — из этого мелкого термита вырастет крупный и мощный самец... если, конечно, он не сдохнет еще в юном возрасте, сунув нос туда, как не следует. Замерев, Мори принюхался к слабо накрапывающему дождю, пытаясь вспомнить верное направление. В этот момент, его слуха коснулись отдаленные голоса... подозрительно знакомые голоса. Отдаленные слова песни немелодично накладывались на тихое, успокаивающее бормотание, звучавшее уже чуть ближе — как если бы кто-то пытался утешить ласковым словом разволновавшихся детенышей. Несколько мгновений Морох внимательно прислушивался, определяя источник звука, а затем неслышно двинулся вперед, ориентируясь на голос молодой мароци. К тому моменту, как они с Ракхелимом (и, возможно, двигающимся следом Джеро) добрались до Нимерии и ее дочерей, рядом с ней уже нарисовалась Мэй; ее золотисто-рыжая шерсть ярким пятном маячила в темноте. Морох успел застать часть их трогательного прощание, и нельзя сказать, что ему пришлось по вкусу услышанное. Лев не стал скрывать своего присутствия: вместо этого он зловещей, косматой и, что уж скрывать, сильно прихрамывающей тенью выплыл из глубин леса и без лишних церемоний выронил Ракхелима из пасти. Спасибо хоть, что пригнул голову к земле, а то падать было бы гораздо неприятнее.
— Этот старый осел выгнал и вас тоже? — мрачно поинтересовался Морох у львиц, небрежно отбрасывая влажные, но все еще густые и пышные космы гривы с изодранной морды. Вид у него был под стать настроению, а в багровых глазах плескалась невысказанная ярость. Не к Нимерии, не к Мэй, к Джеро или к Ракхелиму — к Нари. — Иначе как еще я могу объяснить то, что вы обе ошиваетесь здесь, у границ, вместо того, чтобы следить за моими братьями, — на этих словах в горле льва заклокотало низкое, недовольное рычание. Он довольно-таки грубо подпихнул Ракха носом в пухлый детский зад, отчего бедняга проехался по грязи к самому брюху Мэй. Вновь подняв голову, Морох адресовал Нимерии хмурый, неодобрительный взгляд. Он полагал, что у них с Шайеной имелся четкий уговор, нарушать который не следовало ни при каких обстоятельствах... К слову, его мать уже выполнила свою часть соглашения, вскормив чужих детенышей. А что насчет Нимерии? Разве этих львят уже можно было оставлять без присмотра? Получается, травница сознательно нарушала данное ею обещание... да и Мэй тоже. Морох мог бы многое сказать из того, что он сам думал по этому поводу... Но, с другой стороны, это было уже не его дело, не его заботы и проблемы. Отныне он — изгой, отрезанный ломоть, проигравший все, включая право на то, чтобы стоять во главе родной семьи. Что ж, пускай теперь кто-то другой заботится о подрастающем поколении, в конце концов, Морох далеко не единственный самец в роду, способный принять на себя обязанности отца семейства.
Лев еще разок тряхнул лохматым загривком, избавляя себя от скопившейся в гриве воды, и вновь мрачно оглядел присутствующих, негромко проворчав:
— Кому-то из вас придется отвести его обратно в логово, — он кивнул на вымазавшегося в грязи Ракхелима. — Ночью здесь небезопасно, — забавно, но по виду Мороха нельзя было сказать, чтобы его страшно заботила дальнейшая участь львенка. Отвернувшись, черногривый принялся неторопливо ковылять в противоположную от границ прайда сторону. Казалось, он сейчас опять скроется из виду в глубине зарослей, но лев неожиданно остановился в отдалении, словно бы дожидаясь кого-то.
— Прощайтесь быстрее.
> Подножье вулкана
