Словно раненый зверь, я бесшумно пройду по струне;
Я не стою, поверь, чтоб ты слезы лила обо мне,
Чтоб ты шла по следам моей крови во тьме - по бруснике во мхе
До ворот, за которыми холод и мгла, - ты не знаешь, там холод и мгла.(с)

Она всегда была верна ему. Она всегда могла следовать за ним. Ей бы всегда нашлось место в его жизни, а вот было ли в жизни Нимерии место для Торина, это для мароци было загадкой. Сейчас он ожидает ее решения с опаской, но со слабой надеждой на то, что Нимерия все-таки примет его предложение. Торин усмехнулся, если нет спутника, то это упрощает его задачу. Но Нимерия все еще мялась. Неужели было что-то еще? Темногривый вежливо приподнял бровь, вопросительно глядя на замешкавшуюся сестру. Он прекрасно понимал, что их жизни переменились, и теперь они далеко не те маленькие дети, которыми были когда-то и которые доверяли друг другу во всем. В их ушах звучит северный ветер, и мароци знает о том, что чужаки не смогут услышать эту песню, какой бы красивой она для них не была. В этой жизни есть вещи, которых нам не суждено достичь...
Ответ Нимерии громом поражает мароци, и Торин остолбеневает. Он постоянно твердил себе о том, что главу прайда должна выделять выдержка и умение адаптироваться под ситуацию. Торин сцепил зубы и выдохнул, сквозь клыки. Любое решение теперь ему, как вожаку достается тяжело, и теперь он должен наступать на горло своей ветренной и яркой натуре, принимая решения, прежде всего, как лидер, как вожак. В его роли недопустимы сантименты. Его должна интересовать только цель. И цель была очень проста - теперь Торин однозначно ставил себе задачу увести Нимерию из прайда.
-Я не считаю, что ты поступила правильно, когда взяла их на попечение. Смогут ли они принять наши устои, если они пойдут за тобой? А, Нимерия?!– Медленно начал Торин, намеренно растягивая каждое слово в предложениях. Он поднимает на Нимерию безжалостный взгляд. Он бы еще смирился с ее родными детьми, но приемыши обычной львицы? Чувства Нимерии слепы, однако и Торин не видит всю ситуацию в истинном свете. О чем эта глупая девчонка только думает?!
И тут чуткого слуха мароци достигают ее последние слова. И здесь выдержка отказывает Торину. Он преодолевает то короткое расстояние, что отделяет его от Нимерии и медленно обходит ее кругом. Ему не свойственна такая жалось, тем более что говорить об отеческом инстинкте. Торин не мечтал о спиногрызах. Возможно он действительно слишком долго был один и теперь забыл о том, что значит семья. Большой и грозный лев, он нависает над Нимерией, которая кажется такой крошкой в сравнении с ним. Он хочет, чтобы она его боялась, чтобы сдалась и пошла с ним. Но он и так знает, что у Нимерии слишком твердый и прямолинейный характер, и все решения она уже давно принимает самостоятельно. Ну а в глазах Торина она все еще была маленькой сестренкой - неразумным комочком, который даже не умел и постоять за себя.
-Боюсь, что мне не будут рады на землях прайда Нари, - немного подумав, изрекает Торин, все еще сверля глазами мордочку Нимерии. Он чужак - пускай он даже ее старший брат. Такому, как он не место в прайде. Нимерии ведь наверняка об этом известно, и ей ведь не придет в голову тащить упирающегося братца на поклон к Нари. Самочка так искренне обрадовалась, когда заговорила о своих, пусть даже приемных отпрысках. Но Торин был слишком зол, он не понимал, как можно было проникнуться материнским инстинктом настолько, что можно было принять на воспитание двух львят. Они же слишком разные и теперь Нимерии предстоял тяжелый выбор между своей новой семьей и старой. С другой стороны хорошо, что львят было не пять, и не шесть. Торин решается поставить твердую точку в этом разговоре.
-Выбирай, - прорычал Торин. – Либо они, либо – я! – Есть чувства, которые не дают нам пройти к нашей цели, мозоля нам глаза и мешаясь под ногами. Ревность, о да это была именно она, и любая выдержка сгорала под напором его чувственной натуры. Он мог скрывать истинные чувства, чтобы заставить Нимерию отправиться с ним в путь, но он всегда был собственником и не мог делить свою маленькую сестренку с кем-то еще. О да, ревность как правило губит и все благородство наших поступков, и заставляет делать необдуманные вещи. Но  Торина в этом может укорить лишь она, но и ее он не станет слушать.

Точка. Звук. Звук обращается в линию. И эта линия разрывает ту звонкую тишину, которая, словно мягкое одеяло окутывало Торина. В  тишине он явно слышал голос Нимерии. Он слушал ее молча, не прерывая. Неужели она  действительно думает, что воспитать львят так просто? Неужели она чувствует нечто такое, что чувствуют матери к своим детям? Чувство родственных уз – настолько же сильное, какое было и между ними? Неужели ее новая семья смогла заменить ей старую? И Нимерия отказывалась делать этот выбор, который по мнению Торина был очевиден.
Узы - это тоже линия. Даже после их ссоры, Торин продолжал ясно чувствовать эту линию. Она протекала сквозь их жизни, связывая брата и сестру, и теперь уже никакие ссоры не могли по-настоящему разлучить их, не смотря на все слова, что были сказаны в запале. Но сейчас Торин не слышал голоса логики. Уже позже, когда злость схлынет, он поймет, что связи между ним и Нимерией нерушимы,  и их тем более нельзя разрушить обычной ссорой. Он долго смотрел ей вслед, убегающей с куском мяса в зубах. Для своей новой семьи. Там, где для Торина не было места. И он почти был готов смириться с этим, но его самолюбие было уязвлено и теперь ревело раненным зверем. Торин глухо зарычал и направился в противоположную от Нимерии сторону. Он не желал даже думать о ней. Он считал ее чуть ли не предательницей. И все же он знал, что ошибается, но его уязвленная гордость твердила обратное.
Мароци опустил голову. Ему лучше было вернуться к Фили и Кили. Он условился с ними встретиться возле водопада. Торин сцепил зубы. Возвращаться к племянникам не хотелось. Ведь он - тот, кто все время направлял их, сам потерпел неудачу. Он ведь пришел к прайду, чтобы найти там свою сестру, и он нашел ее и даже был дружелюбно приглашен ей в прайд, вот только в прайде, Торину было не место, и он пока отрицал саму мысль нахождения в прайде. Но может быть именно встреча с племянниками вернет его к жизни. И он сможет снова поверить в свои силы и удачу. Молодой король не должен так сомневаться в себе.
Оркрист тоже шел рядом молча. Фенек не обвинял хозяина в его опрометчивости, он просто не имел на это права. Да и в ярости Торин вряд ли стал бы слушать логичные доводы своего зверька. Молодой мароци сейчас нуждался в одиночестве и не нуждался в чьих-то комментариях. Чужая душа  - потемки, но для молодого мароци и его собственная была секретом. Впрочем, понимать мотивы своих собственных поступков мароци не торопился, благо у него для этого было много времени впереди. Буря в его душе постепенно улеглась, и наконец Торин нашел в себе силы посмотреть в антрацитовые глаза фенька. Словно найдя ответы на свои вопросы голубоглазый мароци слегка запрокинул голову и прикрыл глаза. Там в его воображении снова была Нимерия, которая могла теперь его упрекнуть в любом проступке.
-Значит ты не отказываешься от меня? - Тихо произнес Торин повторяя слова сесры, словно эхо.
Путь Торина был долог, и молодой мароци вдыхал влажный воздух саванны. Скоро будет дождь, мароци чувствовал его приближение. Он знал после того, как прольется дождь – все обновится и все изменится. Но это будет ближе к утру, а сейчас вся природа замерла в ожидании, вместе с душою Торина, которая откликалась на каждый звук.
Точка. Звук. И каждый звук обращается в линию. И по этой линии Торин ступает уверенно. И с каждым его шагом его уверенность все растет. Он знает, что возможно уже завтра он сможет посмотреть Нимерии в глаза и выдержит ее взгляд. Он не имел права заставлять ее делать выбор, он ведь обещал ее принять с любыми изменениями, но для начала следовало наступить на горло себе и своим слабостям. И он обязан был это сделать, как будущий король.
Он сможет наступить на горло себе, если того требовала ситуация. Он должен показать себя лидером, который умеет принимать взвешенные решения, за которым может последовать не только сама Нимерия, но и ее будущие отпрыски, которые увидят в нем истинного вожака прайда. Только теперь Торин осознал ответственность, на него возложенную и он должен был принять этот груз.

–→ Водопад Хару

————–-Русло реки Зубери
Погода портилась с завидной резвостью. Хотя как сказать – портилась… Вообще, для всей Саванны дождь был что манна небесная. И всё же Лютера происходящее порядком нервировало, что, наверное, сказывалось на его внешнем виде. После продолжительного молчания Аркадия, наконец, поинтересовалась с лёгкой иронией в голосе.
- Ты что, никогда не видел дождя?
Подросток недовольно повёл щуплыми плечами, уже порядком вымокшими, и буркнул под нос:
- Такого сильного – нет.
Он чувствовал досаду и смятение: с одной стороны, ему было немного стыдно за своё поведение, пусть его и не видел никто, кроме остроязыкой крылатой спутницы (впрочем, и перед ней львёнку вовсе не хотелось представать в невыгодном свете; и это ощущение показать себя с лучшей стороны перед птицей тоже выводило), с другой же стороны, самец и впрямь был сбит с толку. Ведь он действительно не видал в своей жизни такого ливня.

А небеса тем временем всё темнели и темнели, хотя темнеть уже, казалось, было дальше некуда. Дождь уже не капал отдельными каплями, он лил непрерывным потоком, струями стекая по разом исхудавшим бокам мелкого, закрывая обзор, заливая морду и глаза, мешая идти. Под лапами всего пару минут назад иссушенная до основания земля сейчас хлюпала бурой жижей. В скором времени лапы Лютера изгваздались до самого живота, и он уже с тоской думал о том, как придётся это всё с себя слизывать. Аркадии, похоже, приходилось не лучше: подросток не видел её, но чувствовал, что соколиха потяжелела от вымочившего ей перья дождя. Она уже не пыталась язвить, а лишь уныло сидела на загривке своего личного средства передвижения, придерживаясь когтистыми лапами за жидкие пряди чёрной гривы.
Львёнок честно пытался бежать, но борьба с мокрой шерстью и расклякшей грязью окончательно выбила его из сил, а ещё он вдруг понял, что ужасно проголодался. При попытке вспомнить, когда он ел в последний раз, мысли разлетались, как стая мошкары, которая вроде бы и мешается, но поймать хоть одну возможности нет ни малейшей.

Лютеру показалось, что прошла целая вечность, прежде чем из непрозрачной пелены дождя выступили очертания деревьев. Со вздохом облегчения он перешёл на рысь и вскоре нырнул под спасительную сень деревьев. С безмолвной благодарностью львёнок обратил взор вверх, на раскинувшее свои могучие ветви дерево, укрывшее путников от дождя; сквозь густо переплетённые ветки и остатки листвы капли воды почти не проникали, и Лютер с наслаждением отряхнулся, чувствуя, как стремительно улучшается настроение. Соколиха, уже спустившаяся на землю, встряхнула крыльями и недовольно нахохлилась, округлившись. На смешок льва она лишь недовольно заклекотала, втянув голову в плечи. Подросток усмехнулся и сел, невольно поймав себя на желании аналогично нахохлиться, чтобы спастись от неожиданного холода. Такой сильный ливень легко промочил шерсть большого кота насквозь, добравшись до нежной кожи под подшёрстком, чувствительной к переменам температуры.
- Интересно… как там мама и остальные? – тихо пробормотал черногривый неожиданные мысли вслух.
Аркадия подошла поближе, пытливо заглядывая в лицо львёнку. Он отвёл взгляд; ему не нравилась эта её привычка, складывалось ощущение, что соколиха одним лишь взглядом прочтёт его целиком, без остатка. Скрытная натура Лютера бунтовалась против этого; с другой стороны, ощущение, что в этом мире есть кто-то, кому ты можешь довериться, не могло не быть хоть сколько-нибудь приятным. И всё же приятным не было.
- У тебя большая семья?
- Ну… - мелкий замялся, глядя куда-то за горизонт, - не такая уж и большая. Мама, две сестры… брат.
- А отец? – склонила голову птица.
Лютер оскалился, показав клыки.
- Нет. Я не знаю, где он, кто он. Он оставил нас ещё до нашего рождения. Катара говорит, что это для нашего же блага, но разве… - голос львёнка сорвался, - разве это благо, когда… - голос его сорвался снова, голубоглазый помолчал некоторое время, пытаясь совладать с собой, и закончил уже совсем в другом тоне. – Я никогда не прощу ему то, что он нас бросил.

Тёмные глаза его мрачно сверкнули. Он ждал, что Ада начнёт пытаться изменить его мнение, станет доказывать что-нибудь, что доказать ему всё равно не сможет, и приятно удивился, когда сизая птица прижалась своим маленьким, промокшим телом к его не менее промокшему боку.
- Что там за поворотом,
Что судьбою нам дано… - её голос, неожиданно глубокий и мелодичный, что весьма несвойственно птицам, разбил звонким хрусталём шуршащую от дождя тишину.
- Об отмеренном сроке
Знает время, лишь оно.
Лютер замер, боясь малейшим движением разрушить эту странную сказочность происходящего. Голос соколихи завораживал его, заставлял цепенеть, вливался в сердце, находя там какой-то слабый отклик.
- Будет ли настоящим
Чувство, что лишь рождено?
Боль любви уходящей
Знает время, лишь оно.
С каждым слогом, с каждой нотой подросток чувствовал, как давным-давно уже разверзшаяся в груди чёрная дыра потихоньку затягивается, уменшаясь.
- Знает время, что где-то
Счастье крылья нам вернёт, - Аркадия взмахнула здоровым крылом, широким жестом обводя горизонт.
- Далеко ль до рассвета,
Если в сердце ночь живёт…
- В сердце ночь живёт, - полушёпотом зачарованно повторил голубоглазый.

- Вечен времени поток.
Не удержишь, как песок.
То мелькает, то ползёт –
День за днём, за годом год…
Голос соколихи стал тягучим, словно она рассказывала какую-то сказку, как мама-львица своего детёнышу. Лютер медленно опустился на землю, подвернув под себя лапы. Глаза у него понемногу начали слипаться, события сегодняшнего дня утомили львёнка.
- Что там за поворотом,
Что судьбою нам дано,
Об отмеренном сроке –
Знает время, лишь оно, - сквозь вплотную подступивший сон подросток слышал утихающий голос Ады, чувствовал, как она устраивается рядом, прижавшись к боку друга, делясь с ним своим теплом, как дождь всё шумит и шумит, так однотонно и спокойно…

Отредактировано Лютер (29 Авг 2014 20:16:15)

Хрупкая идиллия, мимолётное состояние абсолютного спокойствия, ощущение, что всё наконец-то, пусть и ненадолго, стало хорошо. Такое не может продолжаться вечно, просто не способно. В конце концов, будь это так, мы бы с вами чересчур привыкли к чему-то, напоминающему настоящее счастье, а этого допустить никак нельзя.
По-видимому, именно этими измышлениями руководствовался некто, имеющий наглость столь бесцеременно разрушить чары, созданные песней соколихи. Ворвавшийся в тишину, нарушаемую лишь негромким дыханием и мерным шумом дождя, голос заставил Лютера вздрогнуть всем телом. Не успев даже осознать, что, собственно, от него потребовалось услышать, подросток повёл плечами, почувствовав, как под лопатками поползли неприятные мурашки, и рывком поднял голову. Первым желанием было отодвинуться от ещё не до конца проснувшейся птицы, ибо, лишь подумав о том, что кто-то всё это время наблюдал за ними, Лютер ощущал какое-то отвратительное смешанное чувство смятения и стыда, напоминающее стаю кусачих, назойливых, заползших под шкуру муравьёв. В следующее же мгновение он устыдился своей маленькой слабости: в конце концов, он имеет право делать то, что считает нужным и с тем, с кем считает нужным. Аркадия тем временем тоже проснулась и сейчас тревожно оглядывалась.
Подросток медленно поднялся, поводя носом. Вокруг никого не было, но струя свежего незнакомого запаха вела куда-то сквозь кустарники, ещё слабо покачивающиеся. Недолго думая, львёнок подпрыгнул и вцепился когтями в суховатую крошащуюся кору дерева, под которым только что дремал. Частые самостоятельные вылазки позволили ему натренироваться лазать по деревьям не хуже леопарда. Ладно, может, и хуже. По сути, Лютер и не видел ещё ни разу леопардов.
Как бы то ни было, оставив сонную птицу с немым вопросом в глазах сидеть на земле, он стремительно поскакал по хитросплетениям ветвей, время от времени тормозя, замирая, цепко держась всеми когтями за тонкие покачивающиеся под весом хищника ветки. Скрытый блёклой, высохшей от солнца, но ещё каким-то чудом держащейся листвой, серый искал глазами виновника собственного, отнюдь не приятного пробуждения, пока не заметил его, наконец. Перескочив на толстый короткий сук, Лютер несколько секунд балансировал, стараясь удержать равновесие, после чего пригнулся и спрыгнул, метя в противника. Львёнок действовал на свой страх и риск и осознал это лишь тогда, когда оказался в свободном полёте. Не приходилось ему ещё спрыгивать с такой высоты, однако всё прошло более или менее нормально. По крайней мере, ему удалось приземлиться не на жёсткую землю, а на светло-песочную спину недруга, правда, после этого его занесло и, дабы не свалиться окончательно, голубоглазый вынужден был столь же резво отскочить, каким-то чудом оставшись на всех четырёх лапах и не завалившись набок. Теперь он стоял на земле, рядом с незнакомцем, на расстоянии всего пары шагов, и вызывающе смотрел на него. Оппонент оказался уже взрослым, но не слишком-то представительным котом, да и выглядел он нисколько не воинственно. Лютер сглотнул, не зная, как поступить теперь, ибо драться у него желания-то особого и не было. Не давая незнакомцу времени на раздумья, он сходу пошёл на абордаж:
- Ты кто такой? – всё ещё сонный голос был с лёгкой хрипотцой, что, в общем, оказалось весьма кстати.

Отредактировано Лютер (5 Сен 2014 12:38:49)

Лютер недоверчиво повёл носом и поморщился, почуяв странный и незнакомый запах, исходящий от такого же странного и незнакомого льва.
«И впрямь одиночка».
Он в нерешительности помахал хвостом, не зная, как действовать дальше, потому что, кем бы ни был этот зверь, опасным или провоцирующим он явно не выглядел, а потому и гнев львёнка понемногу утихал, пока не исчез совсем. Осталось лишь чувство лёгкой досады. В конце концов, он повёл себя чересчур сумасбродно, сорвавшись с места и ни за что ни про что набросившись на, по сути, ни в чём не повинного льва. С другой стороны, этот парень, как ни крути, повёл себя не очень-то вежливо и, пожалуй, неосмотрительно, разбудив и без того неуравновешенного – по крайней мере, на тот момент – подростка. Быстро сообразив, к чему ещё можно придраться, Лютер воинственно распушил усы, хотя голос его уже не выражал той враждебности, с которой он впервые обратился к незнакомцу.
- В любом случае, ты здесь находиться не должен! – рявкнул он и добавил уже тише. – Это территория прайда.
В памяти вновь всколыхнулось воспоминание о позорной попытке изгнания нарушителя границ.
«И почему я всегда в одиночку должен этим заниматься?»
В этот раз Лютер старался действовать осмотрительнее, хотя куда уж ему, бедовому.
- Тебе лучше убраться отсюда подобру-поздорову, пока тебя не нашли патрульные, - проворчал он, исподлобья глядя на совершенно невозмутимого бродягу.
Будь тот чуть более наглым или агрессивным, он непременно спровоцировал бы вспыльчивого мальца на драку. Но равнодушное и даже какое-то пассивное поведение одиночки совершенно сбивало голубоглазого с толку. В этот момент кустарники раздвинулись, и в поле зрения показалась соколиха. Лютер вздрогнул, почувствовав угрызения совести. Он совершенно позабыл о своей подопечной, а в особенности о том, что она не в состоянии летать. Сглотнув, мелкий зябко передёрнул плечами, стараясь сосредоточиться сейчас на нарушителе, а не на птице. Шерсть на загривке у него стояла дыбом, но больше от холода и влажности, чем от злости.

Офф: сорян, как-то затянулось у нас знакомство х3
Лев продолжал быть равнодушно-пассивным, но при этом в словах появилась лёгкая издёвка. Лютер привык к издёвкам – и со стороны нарушителей границ, в том числе. Поэтому он на удивление хладнокровно прореагировал на фразу незнакомца, за которой мог бы прятаться вызов. А мог бы и не прятаться, потому что сероглазый до сих пор не совершил ещё ни одного более-менее значимого действия, носящего хоть сколько-нибудь провокационный характер. Лютер медленно моргнул, внимательно наблюдая за оппонентом, не сводя с него глаз, практически не шевелясь и улавливая малейшее изменение в его настрое – но изменений таких так и не последовало. В голове мелкого тем временем вихрем кружились мысли. Что делать? Как поступить? Как поступил бы на его месте кто-либо другой? Нет. Как поступил бы он, Лютер? Затылком черногривый чувствовал взгляд соколихи, ноздри его щекотал едва заметный запах крови.
«Что важней, что сейчас важней?»
Мысленно подросток судорожно метался между странным одиночкой и истекающей кровью птицей. Что же, что, что…
- Лютер? – рассёк воздух высокий голос, голос требовательный и вопрошающий, исполненный возмущения и мучительной боли.
Стиснув зубы, лев медленно поднял тяжёлый взгляд исподлобья на собеседника, что причудливо искажался, отражаясь на поверхности глубоких, тёмно-голубых глаз серого. Сумбур исчез из головы, осталась лишь ясность, прозрачная и хрупкая, как тонкий слой льда на стоячей воде.
- А мне плевать. Знаешь что? Это целиком и полностью твоя проблема, которая вообще-то совершенно меня не касается. Скатертью дорожка, иди куда хочешь – во владения, из владений. Я ухожу домой.
Не глядя больше на одиночку, даже не пытаясь понять его реакцию на столь внезапное предложение, Лютер рывком развернулся к Аде, молча мягко подхватил её в зубы и скрылся в зарослях.
—————--Каменная поляна

—–>Смотровая площадка
Бежать, бежать, не оглядываясь. Тод несся с плато, выпучив глаза от ужаса, брызжа слюной. Он жалел, что  Мафусаил  таки не прибил его, сделав из льва лепешечкой. Смерть под ногами старого мудака казалось куда более приятной, чем смерть от лап собственного брата. Сейчас было легко поносить мертвого носорога и сожалеть, что эта безмозгла старая тушка не только не убила его, Тодди, но и даже не переломала Мороху все лапы, а всего лишь одну.
Только мысль о том, что "дорогой" Мори мог бы до сих пор лежать недвижимый, грела душу.
А зад грело понимание того, что Морох жив, относительно здоров и, кажется, очень хочет провести с Тодом повторную "профилактическую беседу". Только она закончится явно хуже, чем первая.
Грохота за спиной Тодди не слышал, да и жив он был пока, поэтому подросток решил обернутся, чтобы узнать, насколько далеко от него дорогой братец.
Но на фоне грозового неба, на фоне отдаленного грохота грома и темных туч среди травы не было даже силуэта Мороха. Тод уже подумал, что, может, он решил не сбегать, а спрыгнул-таки с утеса, и уже мертвый валяется где-то, а его неупокоенная душа шляется черт-те-где. Но роса на шерсти, ощущение травы и ветер не давали ему помечтать. Но почему же тогда за ним никто не гонится? Не успел он выдохнуть и расслабится, когда из сумерек выскользнула львица. Подросток отшатнулся, шумно дыша - бежать дальше не было смысла.
- Тод! - крикнула она, заставляя его остолбенеть. Он обернулся к ней, и во тьме сверкнули глаза-угли. Подросток понимал, что львица преследовала его, чтобы задержать, отконвоировать к королю. Куда там ему, Тодди, против взрослой опытной Рохшар? Но логика у него отключилась. Слепая ярость, та же, что и была вызвана избиением Мороха, вновь вспыхнула. Грива встопорщилась, и Тод оскалился.
- Рохшар, не трожь меня, - огрызнулся он и встал в боевую стойку. Спрашивать, зачем она тут, бессмысленно. Поэтому оставался один единственный вариант. Битва.
Стоило ему задуматься о том, что через мгновение он один будет сражаться с самкой, как у него в голове что-то щелкнуло. Вся ненависть, недовольство, жажда мести, - все это сменилось непонятным и новым для Тода чувством. Адское возбуждение накрыло льва с головой, учащая дыхание. Приятная тяжесть в паху подстегивала, а крышу и  вовсе снесло. Сейчас тут, на склонах, кроме них никого не было. Раз Рохшар не сказала о других львицах, значит, она отправилась на его задержание сама. Что же, он просто так не дастся.
- Рохшар, - с удивительной пошлостью в голосе пророкотал он, делая шаг вперед, - у тебя когда-нибудь были дети? Скажи, а ЭТО приятно?
И, воспользовавшись замешательством львицы, прыгнул на нее, стараясь повалить, опрокинуть, причем так, чтобы он оказался на ней. У него был вполне конкретный план. Если же его изгонят из прайда за покушение на Мороха, почему же ему не использовать шанс и выпустить свое возбуждение, всю свою ненависть, месть на Рохшар? Его совсем не волновало, то она по возрасту была ровесницей Шайены, главным для него было удовлетворение своей первородной потребности.

Отредактировано Тод (13 Ноя 2014 20:02:47)

Ярость ослепила Тода. Может, поэтому он не сразу среагировал на Рохшар, на её ответный удар. Лапа самки смачно ударила по голове подростка, причем настолько сильно, что неприятный хруст на мгновение заменил все звуки, что слышал Тод. Мощный взрыв боли в носу и голове выключил сознание. А вернулось оно, когда лапа Рохшар уже была занесена для очередного удара. Язык льва быстро слизнул каплю крови с носа и мгновенно среагировал - лапа самки оказалась в зубах Тода. Его глаза сверкнули, а сам он еще сильнее сжал клыки. Слегка оклемавшись, он поднялся, пригибаясь, все еще держа в захвате самку.
Сейчас или никогда!
Положение было странным. У Тодди раскалывалась голова от удара по ней, из носа все еще текла кровь, лапа противника была в пасти... Но противником была Рохшар, самка, львица...Да в конце концов кто, как не она, давно-давно приглядывала пару раз за мелкими Тодом и компанией? Кто так снисходительно следил за ними, когда они устраивали очередные битвы в детстве? И вот сейчас он, Тодди, хочет её... поиметь? Он этого еще сильнее заныл пах, а губы расплылись в улыбке.
Да, да и да. Это желание недозволенного, переход всех рамок, это желание отомстить всему миру за его вселенскую несправедливость...И в конце концов это желание отомстить за свое унижение! Эта самка его ударила. Его, самца. И плевать, что он слишком мал и получил, в общем-то, по заслугам. Его это не интересует. Лишь себе, лишь свое желание. И плевать, что скажут другие...Они ничего ему не скажут, он уже волен!
Лев с большей силой впился в лапу самки и дернул на себя, так, чтобы лишить самку опоры, чтобы она упала и распласталась перед ним. В идеале он просто вывихнет ей лапу, что лишит её не только желания, но и просто возможности двигаться.

Долина ветров >

Солнце садилось.
Жаль, что живущие у подножья Килиманджаро звери не могли в полной мере насладиться закатом: земли к западу от владений прайда Нари пребывали во власти разбушевавшейся стихии, и плотные черные тучи заслоняли собой весь горизонт, гремя и сверкая: ну точь-в-точь огромный сердитый зверь, готовый к нападению. Шайена вот уже добрых полчаса молча наблюдала за творящимся на Землях Гордости безумием, сидя на краю одной из отвесных скал и упрямо игнорируя ударяющие по шкуре капли дождя. Ее не пугала перспектива промокнуть до нитки и подхватить простуду — отчасти потому, что она, вероятно, уже была тяжело больна. Вдобавок, этот мелкий грибной дождик не шел ни в какое сравнение с мощным тайфуном, обрушившимся на ее родные земли, всего в каких-то паре-тройке километров от границ нынешнего дома львицы. Шай очень хорошо помнила свой последний сезон дождей, когда мгновенно заполнившаяся водой саванна за одну ночь превратилась в бескрайний океан, полный грязи и обломков рухнувших деревьев. Тогда непогода застала Бастардку и ее спутников прямиком в Великом ущелье... К счастью, львам удалось вовремя выбраться наружу, прежде, чем их снесло с тропы грязевым потоком. Просто чудо, что никто не погиб... Если подумать, удача всегда в той или иной мере сопутствовала Шайене, помогая ей выкарабкаться из, казалось бы, совершенно невообразимых ситуаций. Неужели все это было зря? Темная утомленно сомкнула веки, чувствуя, как потихоньку начинает болезненно сверлить в висках. Головные боли стали ее верными спутницами, что было неудивительно: не так давно Шай пережила тяжелое сотрясение мозга. И вот теперь, стоило ей немного устать или чересчур надолго о чем-то задуматься, как эта мигрень тут же просыпалась и на мягких лапах подкрадывалась к львице, готовясь вгрызться зубами в ее бедную черепушку. А чего ты хотела, мать? Ты ведь никогда особо себя не берегла, постоянно вляпываясь в какие-то гнусные истории и зарабатывая все новые и новые раны, пускай не особо серьезные, но все же. По какой-то странной иронии, теперь, когда Шайена повзрослела и успокоилась, разнообразные приключения продолжали настойчиво добиваться личной аудиенции с ее костлявой задницей, будто жить без нее не могли. Или это задница не могла жить без приключений? Да какая к гиене разница...
"Я просто какое-то ходячее несчастье," — с угрюмой улыбкой подумала зеленоглазая, вновь открывая глаза и устремляя взгляд на темные грозовые облака. Она не жаловалась и не ныла, скорее, просто испытывала сильнейшую досаду и еще, пожалуй, злость на саму себя. Не распознать больное травоядное, хах... Это ж надо было так проколоться, с ее-то охотничьим опытом! Теперь сиди себе на отшибе, как Рафики на своем старом баобабе, да молча жди, пока не начнут проявляться первые признаки заражения. Если это заражение вообще было... Может, Кеди наврал? Или просто идиотски пошутил, таким образом желая отогнать львов от аппетитной туши... Да нет, в этом не было никакой логики, ведь в итоге Шайена забрала мертвую антилопу с собой и потащила к склонам, где благополучно избавилась от своего груза, банально сбросив тот со скалы в глубокий овраг, куда едва ли захотел бы спускаться падальщик — не то, чтобы это была блестящая затея, но другого способа спрятать зараженное мясо Шай придумать не смогла. Да и пахло оно действительно странно... и еще эти чертовы пятна. Интересно, у нее они тоже появятся? По пути сюда, львица несколько раз тревожно изгибалась и по минуту-две пристально рассматривала собственное впалое брюхо, после чего вновь продолжала идти вперед. Куда? Почему-то именно сейчас Шайена неожиданно вспомнила о старом логове на склонах, куда она некогда переместилась вместе со своим первым потомством и где дала жизнь второму. Судя по запахам, эта узкая расщелина еще не раз использовалась какими-то другими животными, возможно, что даже львами, но в данный момент это место пустовало — а следовательно, здесь можно было пожить какое-то время, не сильно отдаляясь от прайда и детей, но при этом и не переживая о том, что загадочная болезнь случайно передастся кому-то из местных. Интересно, как долго ей предстояло здесь торчать? "До самой смерти," — нежно подсказывал львице ее добрый внутренний голосок, после чего неизменно оказывался послан в далекие и несусветные ебеня. Она, конечно, просила своего мертвого муженька дождаться ее на том свете, но совсем к нему не торопилась. В самом деле, кто, будучи в здравом рассудке, мог смириться с подобным приговором? Она еще молода, она полна сил и амбиций, у нее тринадцать детей, черт подери! И среди них, между прочим, четверо сосунков, кои остро нуждаются в материнской заботе и поддержке. Оставалось надеяться, что Нимерия не подведет, и сможет присмотреть за всеми львятами, пока Шай в одиночестве прозябает в какой-то старой норе... Бастардке было тошно даже просто смотреть на это тесное и пустое логово — она ведь только-только выбралась на свою первую охоту после долгой отсидки в пещере вместе с новорожденным потомством, а тут на тебе, получай еще пару-тройку недель заточения! Сиди тут в полном одиночестве, никого не видя и не слыша, и тихо считай дни до своей предполагаемой кончины... Тьфу, ну как еще это можно было назвать, как не космическим везением?
Шайена с трудом подавила раздраженный вздох, нехотя отворачиваясь от затянутого тучами горизонта. Ей было до ужаса неуютно торчать здесь одной. Непривычная тишина давила на уши: ни тебе гомона прайда на Каменной поляне, ни громкого писка малышни под собственным боком... Только звуки собственных шагов да мерный шорох дождя по густой древесной листве над головой, время от время перемеживающиеся тихим поскрипыванием ветвей акаций и низким рокотом облаков. Львица как-то беспомощно уселась посреди узкой площадки, озираясь по сторонам и банально не зная, чем себя занять.

Сложно сказать, сколько она так просидела. По ощущениям — от силы минуты две, не больше. Все-таки, когда делать совершенно нечего, время всегда тянется до ужаса медленно, сколько бы умных мыслей ты не успел передумать за этот срок. Шайена едва заметно вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной чей-то слабый оклик. Взгляд потухших было салатовых глаз мигом вспыхнул тревогой и недоумением. Кому могло прийти в голову искать ее здесь? Обернувшись, львица потратила пару-тройку мгновений на то, чтобы в замешательстве осмотреть узкую тропу, ведущую к логово. Бледно-серая шкура Ферала не сразу бросилась ей в глаза, наверно, из-за того, что склоны вулкана окутывал липкий белесый туман, и сразу же разглядеть кого-то светлого в нем не представлялось возможным. Едва заметив сына, Бастардка тотчас взволнованно вскочила на все четыре лапы. Ферал безо всякого страха взбирался вверх, желая как можно быстрее сократить разделявшее их расстояние. У Шайены чуть сердце не провалилось при виде такого неосознанного рвения, ведь она-то прекрасно знала, какой страшной опасностью это может грозить для ее старшего отпрыска. Прежде, чем молодой самец успел ступить на край поросшей травой поляны, львица уже оскалила тонкие клыки и глухо рыкнул в его сторону, пресекая естественную попытку взобраться на площадку:
— СТОЯТЬ! — это могло бы прозвучать как обычный строгий окрик, благо, Шай вечно строила своих детенышей по струнке (не то, чтобы они сильно ее слушались), если бы только не яркий проблеск злости в ее голосе. Странный огонек, вспыхнувший в глубине зрачков Темной, не мог не броситься в глаза Фералу, равно как и явная грубость в его сторону. Так или иначе, но сухой рявк матери заставил его притормозить. Шайена не сумела сдержать облегченного вздоха: ей было куда спокойнее разговаривать с сыном на расстоянии нескольких метров. Кто мог знать, как быстро передавалась ее болезнь? Вдруг было достаточно просто немного постоять рядом с зараженным, чтобы самому подцепить эту странную заразу? Глупость, конечно, но львица мало разбиралась в медицине. Бывало, что она могла помочь сородичу с раной от копыта травоядного, или со сломанной конечностью, но на том ее познания в лекарском деле и ограничивались. Не желая рисковать здоровьем собственного ребенка, Шай позволила себе вести иначе, более резко и недружелюбно, даже несмотря на то, что в глубине души она была рада увидеть Ферала. Последний уже давно не попадался ей на глаза, и, честно говоря, темная уже почти было поверила, что он решил навсегда уйти из прайда. Убедившись, что Ферал не собирается подходить ближе, Шайена вновь медленно уселась на прежнее место, не сводя взгляда с недоумевающего льва. Вид у него был грязный и какой-то обескураженный. Ничего удивительного — ведь его не было дома несколько недель, но стоило ему заявиться на порог, как родная мать тут же гаркнула на бедолагу во все горло, словно бы вовсе не желала его возвращения. Будь ситуация иной, Шай непременно бы раскаялась в собственном поведении. Но...
— Не подходи ближе, — предупредила она хмуро. Растрепанная кисточка ее хвоста нервно шуршала в мокрой траве. — Это может стоить тебе жизни.

Шокированный и расстроенный взгляд Ферала все же тронул львицу: озлобленное выражение на ее морде чуточку поблекло... Несмотря на это, вид у нее оставался мрачным и решительным. Нет уж, пусть хоть на брюхе перед ней ползает, а ближе она его точно не подпустит! Шай еще немного подвинулась, боясь, что ее сын не выдержит и бросится вперед, наплевав на все предупреждения. Ну вот как ему объяснишь в двух словах, что это может быть опасно для жизни? Вроде бы уже сказала об этом, а все равно — непонимание. Что там говорить, она сама бы на месте Ферала, скорее всего, сразу повертела бы когтем у виска. Тяжело вздохнув, Шайена вновь серьезно посмотрела в глаза молодого льва: это отнюдь не шутки, сынок, все очень, очень серьезно.
— Чума, — помолчав, нехотя созналась темная. Заметив недоуменное выражение на морде Ферала, пояснила: — Я подцепила эту дрянь от больной антилопы... возможно. Еще не знаю точно, спросить не у кого. Симптомов пока не ощущаю, но это только пока, — она снова нахмурилась, не сводя взгляда с черногривого самца. Похоже, ему требовалось немного времени, чтобы переварить услышанное. Стоило ли вообще объяснять ему, какая страшная участь ее ждет? Ферал был ее старшим сыном, одним из самых сообразительных ее детенышей. И он был достаточно взрослым, чтобы знать правду — и суметь ее принять. — Я глотнула зараженной крови во время охоты. Совсем немного, но, судя по тому, что я знаю о чуме, этого может быть достаточно, чтобы убить взрослого льва. За день, два, может, больше. Если я вправду больна, мне осталось не так много времени, — продолжала говорить Шайена, осторожно, но в то же время достаточно откровенно, не пытаясь скрыть какие-то важные факты. — Поэтому я ушла сюда, пока никто больше от меня не заразился. Тебе лучше не задерживаться рядом со мной. Если я здорова, то вернусь домой через пару дней, — замолчав, львица отошла обратно ко входу в расщелину и растянулась поперек входа. Теперь их с Фералом разделяла целая площадка — не бог весть какое большое расстояние, они могли спокойно разговаривать друг с другом, лишь совсем немного повышая голос, чтобы сказанное не потонуло в шуме дождя. В то же время, так Шайена чувствовала себя гораздо спокойнее и даже была готова потерпеть присутствие Ферала еще несколько минут, до тех пор, пока самец не решит убраться восвояси. Бедный подросток все еще пытался осознать то, что ему сказали, это было видно. Понаблюдав за его мордой пару мгновений, Шай негромко осведомилась — не то пытаясь хотя бы немного отвлечь самца от его тяжелых мыслей, не то просто желая сменить тему разговора:
— Где ты был так долго? Я думала, ты ушел из прайда навсегда. Ты даже не в курсе, что у тебя родились братья, — и темная негромко хмыкнула себе под нос, представляя, как Ферал среагирует на услышанное. Столько "потрясающих" новостей, и все в один вечер.

Стоило видеть физиономию Ферала в тот момент, когда он узнал о появлении у матери очередного помета львят. Шайена едва сдержала звонкий хохоток, так и рвущийся из груди при взгляде на эти округлившиеся глаза-блюдца. Впрочем, молодой самец очень быстро взял себя в лапы, а его морда приняла нарочито пофигистичное выражение. Мол, да рожай себе пока матка не треснет, мне-то какая беда? Шай вполне устроила такая реакция: все лучше, чем слушать обвинения и нотации в свой адрес, что было особенно смешно, учитывая тот факт, что она с самого начала не хотела этих детенышей. Ее ли вина, что львица оказалась настолько, кхм, плодовитой? Может, это вообще Жадеит расстарался, а вовсе не его худосочная супруга, для которой было бы большой проблемой выносить даже одного-единственного львенка — что уж говорить о четырех или пяти сразу... Шайтан с отрешенным видом повела ушами, думая о том, как бы она сама отреагировала на подобное известие, окажись она на месте Ферала и остальных. Запоздалый ответ сына заставил ее нахмуриться. Опять.
— Попрощаться... — едва различимо повторила она вслед за Фералом и опустила помрачневший взгляд к земле. Ну, разумеется, она прекрасно знала, что однажды этот день настанет: ее повзрослевшие сыновья выразят желание покинуть прайд, или их силой прогонит местный король, если только у него появится серьезный на то повод... Хотя, в общем-то, Нари всегда относился к их семейству с большим уважением, и, кажется, совсем не возражал, чтобы кто-то из детенышей Бастардки остался жить здесь, у подножья Килиманджаро. С другой стороны, для ее старших львят этот прайд всегда был чужим. Сложно сказать, по какой причине. Наверное, потому, что они родились где-то совсем в другом месте и еще смутно помнили те времена, когда в их семье царили мир и относительное спокойствие... до прихода гиен в королевство, естественно. Словом, Шайена была готова к тому, что ее львята рано или поздно подойдут к ней со словами "прощай, мама" — а то и не подойдут вовсе, тут уж как сложится. Это было абсолютно нормально и предсказуемо...
Но, как ни крути, мучительно.
— Нет, — она рассеянно покачала головой, едва заслышав тревожный вопрос Ферала. В этот момент, что-то внутри темной как будто бы щелкнуло, и она мигом вскинула разом посуровевшую морду, уставясь сыну в глаза. К черту слезы и сантименты: сейчас было куда важнее подготовить его к предстоящему путешествию. — Мне ничего не нужно, — продолжила Шайена серьезно, не сводя с Ферала своего пристального, колючего взгляда. — А вот тебе следует кое-что хорошенько запомнить. Это касается охоты... — львица поднялась с места, принявшись мерить шагами тесную площадку — от стены и до края обрыва. — Во-первых, ты должен остерегаться животных со странными пятнами на животе. Они темные и круглые, разного размера, и хорошо просвечиваются сквозь шерсть там, где ее совсем мало — то бишь, на брюхе ближе к паху и задним конечностям. Болезнь косит всех без разбору, так что не думай, что взрослые и здоровые с виду особи не заражены. Старайся принюхиваться: от больных несет странным, тошнотворным запахом, как будто они уже начинают разлагаться изнутри. Держись подальше от крупных рек и водопоев, ясно? Чума может быть и в воде тоже. Старайся утолять жажду из мелких, но стремительных ручьев, где заразу быстро уносит течением, так будет гораздо безопаснее. Если решишь, что твоя добыча выглядит или пахнет странно — сразу промывай пасть и ни в коем случае не касайся подозрительного мяса, — Шайена продолжала нервно метаться из стороны в сторону, глядя себе под лапы и даже не замечая, как все чаще ударяет себя хвостом по костлявым бедрам. Ее охватило болезненное возбуждение: салатовые глаза Бастардки сверкали из-под мрачно сведенных к переносице бровей, а пасть морщилась в беспокойном оскале. — К больным не приближайся ни в коем случае, даже если думаешь, что от пары-тройки прикосновений ничего страшного не случится! Это самое коварное в чуме — она ждет, пока ты ослабишь бдительность, и вцепляется тебе в глотку, не оставляя никаких шансов на выживание... — она резко смолкла, осознав, что сказала много лишнего. На Ферала было жутко смотреть — не будь у него меха, побледнел бы точно Смерть. Шайена усилием заставила себя остановиться на одном месте и, не глядя на сына, негромко закончила:
— Просто... не расслабляйся до тех пор, пока не покинешь эти земли, договорились? Постарайся убраться отсюда так далеко, как только унесут тебя лапы... даже если это означает, что нам с тобой уже никогда не будет суждено увидеться друг с другом, — на этих словах, Шай с каким-то обессиленным видом уселась обратно на размокшую землю. — ...рано или поздно, мы все равно встретимся. Не в этой жизни, так в следующей точно. Просто... не забывай нас, ладно? И меня тоже, — что-то едва уловимо дрогнуло в голосе, и Шайена спешно отвернулась, надеясь, что Ферал не увидит потерянного выражения, застывшего на ее морде. Она уже сама не знала, плачет или нет — вполне возможно, это просто слабый дождь все еще струился по ее носу и щекам, капая с подбородка на землю.
— В ночной тишине
Кто-то скажет:
"Не грусти,
Ждет удача впереди" —
Знай, это я.
Когда из-за туч,
Если ночь темна,
Выплывет луна —
Знай, это я.
Преодолею
Тяжесть и боль,
Всюду сумею
Быть рядом с тобой.
Жаркой порою
Встретит тебя
Свежесть ручья —
Знай, это я...
Знай, это я.

Рохшар пропустила ту долю секунды, когда Тод оклемался от удара по носу. Именно поэтому самое неожиданное, что могло произойти в их импровизированном бою - перехват атаки. Клыки самца впились в её лапу и ещё мгновение - и львица полетела вслед за лапой, зарычав от боли.
- ТВАРЬ! - выкрикнула она и упала, зарывшись мордой в траву. Она тихо порыкивала, а затем, чуть повернув голову, Рохшар посмотрела на Тода снизу вверх. Её морда блестела от мокрой травы и непрошенных слёз.
- Тод, - прошептала она, - Что с тобой? Остановись. Тод, прошу.
Она не верила, что он может убить. Конечно, она не верила и в силу своих слов, но где-то внутри оставалась надежда, что, может быть, Тод просто сбежит, и этот неприятный поединок закончится ничем.
Жесткий ответ подростка заставил львицу покрыться мурашками. Он обходил её сбоку, и львица потеряла зрительный контакт. Рохшар попыталась подняться, опершись на здоровую лапу, но тут же оказалась прижата к земле. Больная лапа тут же отозвалась болью, и львица тихонько взвыла. Кажется, две секунды ей удалось выразить свою боль. Затем она почувствовала, как клыки Тода сомкнулись у нее на холке.
Это было неожиданно. Она мгновенно поняла, что что-то в её теле перестало её слушаться. Кажется, она не могла пошевелить головой уж точно, боясь, что Тод прокусит шкуру. А еще что-то сжалось в грудине. Рохшар поблагодарила богов, что Тод схватился всего лишь за шкуру, а не дальше, ближе к шейным позвонкам. Но облегчение сменилось паникой и пониманием, ПОЧЕМУ Тод схватил её за шкуру задней части шеи.
Нет, нет, нет, НЕТ!!!
Неужели...Тод и впрадву сейчас её изнасилует?!
Она попыталась поднять заднюю часть своего тела, раз уж передняя была обездвижена, но тут же оказалась прижата к земле разгорячённым мужским телом. Задворки сознания с ужасом отметили, будь это тело на пару лет старше, она, может быть, и не была бы против того, что сейчас происходит...
Ей пришлось смириться. Сильный малый, Тод попросту отрезал все пути к бегству. Да и могла ли оба далеко убежать с вывихнутой лапой?
Естественно, Тод был не первым партнером Рохшар. Более того, по саванне, может быть, сейчас бегает её сын. Львица лелеяла эту надежду, хотя понимала, что у трёхмесячного львенка без опеки было слишком мало шансов, чтобы выжить. Ей пришлось покинуть его хотя бы потому, что он был нежеланным. Никто в прайде не знал, что в её бытность двухлетней самкой-одиночкой случился крайне неприятный инцидент, результатом которого и стал маленький комочек шерсти. Убить его Рохшар просто не смогла. Единственное, что она сделала - рискуя жизнью, пробралась на территорию небольшого прайда и, оставив там ребенка, скрылась. Как бы ей не было жаль, но она не могла оставить вместе с собой часть от того чудовищного вечера...
Как бы после Рохшар не пыталась, но больше детей у неё не рождалось. Прибившись к прайду Нари, она приложила все усилия, чтобы никто не догадался о её проступке. Растрачивая скопившуюся за столько лет материнскую любовь, она прослыла надёжной и ответственной сиделкой. Она любила всех львят, ни капли не завидовала чужому счастью и помогала, как могла.
Кажется, даже Тод когда-то был под её присмотром. Да, этот буйный малый не раз попадал в поле её зрения, и она отмечала, что он, когда вырастет, стал бы достойным своего отца. Но...не случилось.
Она давно отвыкла от ощущений, которые бывают при акте. И посему она, как будто впервые, очень болезненно на все реагировала. За паникой и неприязнью она всё же отмечала, что сей процесс приносил какое-то приятное чувство, но все снова перекрывалось болью и стыдом.
Тод, кажется, был ненасытен. Боль в шее всё усиливалась и усиливалась, а у Рохшар уже просто не оставалось сил реагировать. В самый пиковый момент подросток вдруг потянул её  на себя и разомкнул челюсти. Львица успела лишь выдохнуть, когда зубы вновь сомкнулись на шее, теперь уж куда глубже, чем просто на шкуре. Мгновение острой, непереносимой боли, тихий хруст и полувскрик "Тод!" совпали с моментом излияния. Но Рохшар уже ничего не ощущала. Боль исчезла, всё поплыло перед глазами, и львица с удовольствием нырнула в темноту, из которой никто и никогда не возвращался.

Ликование затопило мозг Тода. Теперь наглая самка лежала перед ним, распластанная, сломленная физически. Ухмыляясь, он почти было пропустил в свой адрес какое-то грубое слово. Сейчас оно его даже не зацепило, ведь лев просто наслаждался видом поверженного противника. Медленно обходя львицу сбоку, он был готов в любую секунду среагировать на её заранее тщетные попытки подняться. Он едва-едва услышал шепот Рохшар, в котором он заметил неизвестные ранее для себя эмоции всегда строгой и умудрённой жизнью львицы. Страх, боль и отчаяние смешались в этом взывании к снисхождению и помилованию. Но в Тоде шепот вызвал абсолютно противоположные чувства. Он сперва расхохотался, а затем склонился прямо к уху самки и резко ответил:
- Смирись, - и его губы расползлись в омерзительнейшей улыбке (всё-таки нельзя в себе убить гены дражайшего родственника, кой сейчас правит соседним прайдом). Кажется, это послужило для Рохшар сигналом к действию, отчего она всё-таки попыталась встать. А зря. Тод мгновенно обездвижил львицу, схватив её зубами за холку. Кажется, Шайена не раз прибегала к этому способу, спасаясь от излишней активности своих отпрысков.
- Мы фут фофсем одни, - прошелестел лев, не разжимая зубов. Видимо, каждое слово, принесенное самцом, теперь пугало самку, отчего она попыталась поднять свою заднюю часть. Тодди расценил это как приглашение к действию. На самом деле он всё воспринял бы как сигнал к действию, так что у Рохшар не было иного выбора. Мгновение - и тело самки прижималось к земле телом Тода. Сейчас он был в более выгодном положении, да и его не самые маленькие размеры обеспечивали ему успех в этом сомнительном начинании.
- Ты фудеф у меня перфой, - сказал он, усмехаясь, насколько это было возможно с зажатотой шкурой в зубах.
Он медлил. Просто потому, что не знал, что и как делать. Но, решив полагаться на подсознание, Тодди расслабился. И не прогадал.
Пах ныл и требовал начала акта. И когда Тод всё-таки вошёл в тело Рохшар, лев едва сдержал себя, чтобы не зарычать от...чего? Он и сам не знал, как описать то, что он чувствовал. Ему было одновременно и горячо, и холодно, и тесно, и свободно, он захлёбывался воздухом, дыша через сломанный нос, и хватал его так, будто это были последние вдохи в его жизни. Он вертел головой, тянул шкуру Рохшар на себя, слегка припускал и затем вновь хватал в такт своим движениям. Кровь из носа всё ещё шла, горячие бордовые брызги разлетались от тряски, попадая на шкуру Тода и Рохшар, но ни она, ни он не обращали внимания.
Тод не замечал хода времени, Рохшар, кажется, тоже. А лев экспериментировал, изменяя скорость, силу, и при этом многое комментировал:
- Ты чуфствуешь меня? ЧУФСТВУЕШЬ? - шипел он, чувствуя приближение чего-то ТАКОГО.
ОНО наступило. Кажется, его и без того неадекватный мозг просто отрубился, перед глазами всё на какой-то миг исчезло, и Тодди потянул львицу к себе, чтобы продлить этот момент. Он разжал клыки лишь для того, чтобы получше схватить самку, чтобы её не трясло так, не мешало внимать чувствам. Он не понял, что его клыки слишком сильно впились в шею Рохшар, не слышал настораживающего хруста, но услышал через завесу, как львица выкрикнула его имя.
Несколько секунд его просто трясло. Он полностью абстрагировался и сейчас ему точно было бы плевать, если бы самка решила уйти. Тепреь, когда он получил своё, она имела право на бегство. Посему удивление Тода было вполне закономерным, когда он увидел перед собой на траве лежащую львицу. Не врубившись сперва, что он сделал, Тод обошёл самку и произнёс сорванным и хриплым голосом:
- Понравилось?!
Насторожился он после того, как львица промолчала дольше секунд пяти. Этого вполне могло хватить даже самой бессильной после акта львице, чтобы произнести хоть что-то, но Рохшар не издала не звука. Подросток в сердцах с силой ударил по щеке самки, чтобы та очнулась. Но и на этот раз никакой реакции. Тод подумал бы, что она просто без сознания, если бы не заметил на её шее следы от своих клыков. Очень глубокие следы. Медленно, но до парня дошло, что же он сделал.
- С-у-к-а, - произнёс он по буквам, оседая, - Б***ь. Твою мать, Рохшар, очнись! - заверещал он. Сейчас его крик никто бы не услашал, настолько он обессилел, - с*ка ты старая, я же не хотел тебя убивать!
Мозг начал думать о последствиях. Попытка убийства Мороха грозила ему изгнанием, а вот убийство члена прайда...Самки. Рохшар. Это был приговор.
Поэтому Тоду надо было избавиться от тела.
Он судорожно огляделся, замечая вдалеке силуэты пары львов. Благо, ветер дул от них, и Тод с усилием, но распознал в нём что-то знакомое. Перебирая по памяти запахи, он остановился на самом похожем...И остолбенел ещё раз. Мать. Его. Шайена в смысле. Что она тут забыла? Более того, с ней был какой-то неизвестный Тоду лев. И это пугало. Самец проклянул полную луну - сейчас он мог быть слишком заметен, но выбора не было, - и посмотрел на вулкан. У него была одна дорога, туда, где он никогда не был, но много слышал, туда, где не было никого из прайда, туда, где он смог бы избавиться от трупа.
Лавовые озёра.
—–>Лавовые озёра.

Начало Игры

Черт бы побрал тот день, когда она решила поселиться здесь. Никогда не спала в пещерах, предпочитая душному замкнутому пространству свежий воздух. Жители этой округи были достаточно добры и приветливы, чтобы она могла спокойно обжиться среди них, оставаясь как ценной единицей прайда, так и невидимкой. Все, как она любила. Она любила незамеченной скользить по просторам этой огромной горы, чувствуя, как екает сердце от шума камней, тяжелой волной скатывающихся вниз и то и дело уносящих с собой хлипкие деревца или тела нерасторопных горных животных. Спускаться в низины, чтобы тело не забыло навыки охоты и вновь взбираться наверх, больше по старой памяти, нежели из желания быть там.

Черт бы побрал тот день, когда она решила стать невидимкой. Быть может её хватятся. Когда рассветные лучи солнца коснутся земли и настанет время охоты, они поймут, что кого-то не хватает и попытаются её найти. Богиня, как же здесь страшно...

Обвал случился пару дней назад. Как всегда, внезапно, в случайном месте. Когда один небольшой камешек, сточенный высокогорными ветрами скатился вниз, сбивая все большие и большие валуны и порождая очередной обвал. То ли уставшая, то ли задумавшаяся львица попалась в эту чертову ловушку природы. Опять. Сначала пара небольших камешков рухнула ей под лапы, но она не придала им значения, увлеченная размышлениями о своих снах. Глупая, неразумная. А после и камень потяжелее, что приземлился прямо ей на спину. Но бежать уже было поздно. И шум гор, что обычно звучал вдали, загрохотал катастрофически близко, накрывая собой темношкурую самку. Глупую. Неразумную.

Чудом она уцелела. Вновь крупный валун скрыл её от смертельных ран, но замуровал её в клетке из камней.

Оцепенение. Страх. Паника. Что еще могла она чувствовать здесь? Ничего больше, пожалуй. Темное пространство сдавливало голову железным обручем боли и ужаса. Воздуха было предостаточно, но легкие словно лианами перетянули. Ро задыхалась. Первое время она отчаянно пыталась выбраться. Жажда жизни перебивала все прочие чувства, заставляла дышать и шевелиться и львица в кровь стирала лапы, пытаясь откопать хоть маленькую норку рядом с крохотным просветом. Ей казалось, что лучик света, пробивающийся внутрь, не становится больше, не растет. Лишь время от времени сменяет цвет на алый и белоснежный. Она успела заметить пару таких перемен, прежде чем смогла хотя бы просунуть лапу в этот крохотный просвет.

Охрипшая от постоянных криков, морально опустошенная, она лишь тихо взвыла. Не в силах даже позвать на помощь, она тихо сипела. Связки словно слиплись за пару дней молчания и каждое движение горла сопровождались липким ощущением, словно все внутренности склеились. Пытаться кричать было бесполезно и единственное, чем могла она привлечь чужое внимание - был лишь хвост, просунутый в эту дыру. Темный хвост с белоснежной пикой, что смотрелась на этих камнях диковинным цветком, колышущимся от малейшего ветерка.

— Помоги, богиня... — взмолилась мысленно шаманка, закрывая глаза и пытаясь сосредоточиться на тучах, что видела лишь одним глазком, моля их пролиться дождем. Но потеряла тот момент, когда молитва утихла и сон, тяжелый и тревожный, ударил её пыльным мешком по голове.