Хотя пожелание Хазиры немного приободрило, Пат все-таки чувствовала себя очень неуверенно. Дождавшись, когда подруга покинет таки пещеру, самка осторожно, чтобы не задеть сразу же загомонивших львят, поднялась. Мисава разговаривала с ней весьма грубо, но тут уж Пат не обращала особого внимания, пропуская воркотню мимо ушей. Ей, долгое время общавшейся с Бреном, это было привычно. А матерая, при всей своей ворчливости, все же была к ней добра и говорила верные, полезные вещи.
А в горле и впрямь пересохло. Осторожно ступая, пятнистая чуть морщилась от боли внизу живота, но продолжала идти. Не так уж все оказалось и страшно... Хотя шерсть самки все еще была заляпана кровью, она почувствовала себя лучше, когда, наконец, смогла коснуться языком воды. Разумеется, не основного течения водопада — тут, пожалуй, полукровка не удержалась бы на лапах, ведь течение было сильным, от дождя водопад стал чуть ли не вдвое больше. Повезло еще, что она не успела увидеть падения Птолемея, да и взволнованные крики Асии пропустила, потому что была поглощена собственными переживаниями.
Найдя тонкую струйку воды, падавшую сверху, львица с удовольствием напилась. Пусть вода была не слишком чистой, в ней попадались песчинки и мелкие веточки, от которых приходилось отплевываться. Все равно это было чертовски вкусно.
Постояв немного и несколько раз полной грудью вдохнув чистый влажный воздух, Пат повернула обратно. Происходящее в пещере не занимало ее. Ничто, кроме ее детенышей. Ни на кого не глядя, кажется, даже не видя никого, кроме Мисавы, окруженной львятами, пятнистая медленно, но широкими шагами прошла внутрь, устроившись на прежнем месте.
Ее не было всего пару минут, но за это время оба ее детеныша удобно устроились у живота матерой и казались сытыми. Их животики заметно округлились, мордочки были перепачканы молоком. Еще одно напоминание о том, что с полукровкой что-то не так. Может быть, Мисава просто знает, как помочь новорожденному правильно взять сосок? Пятнистая на миг жалобно сморщила мордочку, но, когда она улеглась, уже была спокойной. Пусть она не помнила своей матери, и та не могла дать ей наставлений по этой части, но львице приходилось общаться с детенышами других самок прайда (еще тогда, когда она жила в прайде Муфасы), и она знала: главное — спокойствие. Пусть она дрожит при одной мысли о том, что окажется никудышной матерью, но дети не должны знать этого.
Впрочем... нет, вы только посмотрите на это! Они спали, мирно и тихо! Львица удивленно воззрилась на эту картину. Львят теперь было не отличить друг от друга, будто все пятеро принадлежали матерой. Конечно, серая самочка Мисавы выделялась необычайно светлым оттенком шкуры, да и маленький самец, детеныш Пат, тоже был светлым и, к тому же, пятнистым. Но остальные трое были разных оттенков рыжего и коричневого, так что, перемешай их получше — и с первого раза не разберешь, где твой ребенок, а где чужие. 
— Почему у меня не получилось их кормить? — снова осторожно спросила она у Мисавы, стараясь казаться вдвойне вежливой оттого, что именно матерой удалось насытить и успокоить ее детенышей.

Здесь было очень громко, и это раздражало маленького львёнка. События вокруг происходили и продолжали происходить, и львёнку всё это казалось каким-то обилием хаоса. Почему всё вокруг шевелилось и издавало звуки? И плевать, что совсем недавно громче всех орал тут он. Плевать. Это же орал он. Ему можно, а другим нельзя - что здесь непонятного? Это казалось маленькому зверю очевидным, будто бы он родился для того, чтобы делать то, что по тем или иным причинам нельзя другим. И теперь всё, что ему приходило в голову, казалось Северину запретным для всех остальных. Вот и орать они не могли, ползать и мешаться передвижениям самого Северина - аналогично. Он пока что имел более чем расплывчатые представления о том, что есть раздражение и как проявляются негативные эмоции вроде него, но уже его испытал. Даже отметил, что это чувство ему и приятно и неприятно одновременно. Северину захотелось просто встать и заорать на каждого, чтобы тот заткнулся и дал ему отдохнуть.
Кстати... От чего? Кажется, кто-то здесь родился очень даже ленивым. Ну или можно сослаться на то, что маленькому зверю понадобилось затратить очень даже много энергии для того, чтобы совершить эти нехитрые манипуляции: поесть, поползать, как-то подвигаться или переместиться.
Юный лев широко зевнул, публично демонстрируя свою пасть с отсутствием даже первых молочных зубиков и шершавым слюнявым языком. Северин сделал ещё несколько усилий: переместился вперёд, поближе к брюху матери, ну, то бишь обратно, откуда он там уползал в попытке привлечь к себе внимание и все дела, где всеми частями своего тела почувствовал, что вокруг него присутствует далеко ни один малыш, схожий по размерам на него самого. Он ещё не разобрал, где там среди них его брат, сестра и кем ему приходятся остальные, которые вылезли из другой львицы, о чём он тоже не знал.
Львёнок отчётливо слышал два взрослых голоса, которые обменивались между собой информацией, которая не представляла для молодого хищника совсем никакой информации, по крайней мере - полезной информации. Какие-то слова, которые вроде и касались слуха малыша, но не волновали его в особенности. От того, что они присутствовали в воздухе, Северину становилось спокойно, будто бы эти голоса являлись гарантом спокойного бытия, что звучит как-то глупо.
Бурый уткнулся в ту кучу, до которой он дополз. Поскольку есть больше не хотелось, он лёг к материнскому брюху спиной, а переднюю лапу положил на одного из детёнышей, который находился неподалёку. (на этот раз под неё попал Брет совершенно случайным образом) Ну, собственно, в таком положении он и уснул, несмотря на то, что происходящее по разные стороны от него его продолжало раздражать, даже мешало ему в некотором роде. Благо, сон у него оказался достаточно крепким.

Дно ущелья. ——→

Асия шла следом. Хотя Фестр и не оборачивался, он прекрасно слышал её шаги за спиной. А значит, это хорошо, значит, она, если что, подстрахует. А пусть наверх был мучительно долгим. То, что для самого Фестра заняло бы лишь несколько минут в обычных обстоятельствах, заняло минут 20. А ведь потом, как Леми маленько очухается и вода внизу схлынет - надо же будет его и назад спускать. Ибо Фестр понимал, что карабкаться вверх-вниз по тропке в логово и из него Леми будет теперь уже крайне сложно. А провести остаток жизни в бещере? Брррр.... об этом лучше пока не думать. А это значило только одно. Фестру придётся поговорить с королем и убедить его организовать помощь со стороны сопрайдовцев в грядущей транспортировке Леми вниз. Но Фестр надеялся, что ему удастся договориться с королём. Благо, в сложившейся крайне печальной ситуации у позиции Фестра в любой дискуссии в прайде появлялась одна очень сильная сторона. Ведь, по сути, в сложившейся ситуации Фестр теперь был ЕДИНСТВЕННЫМ лекарем в прайде, и, таким образом, становился для прайда незаменимым. Тем не менее, Фестр собирался приберечь этот аргумент лишь на самый крайний случай, и надеялся, что ситуация никогда не дойдёт до того, чтобы его озвучить. Но главной заботой отныне было состояние Леми. Благо, Фестр будучи его кузеном и будучи также лекарем, прекрасно понимал сложившуюся ситуацию. Он понимал, что охотиться Леми больше уже никогда не сможет, но он был готов заботится о нём, так как испытывал к своему кузену очень тёплые, родственные чувства. Фестр уже пытался, пока лишь для самого себя, простроить ту ситуацию, которая неизбежно сложится после того, как Леми хоть немного оклемается и оправится. Нужно будет организовать операцию по его спуску вниз. Нужно будет подыскать какой-нибудь укромный уголок на землях прайда, который станет для Леми домом - может быть где-либо в холмах, или там, около гор? Но это потом... А пока. Пока-что Фестр, наконец, дотащил Леми до пещеры. И вот, с Леми на спине, Фестр вошел под своды пещеры...

Хазира наконец-то ушла, оставив обеих рожениц в покое. Нет, она, конечно, не особо-то мешала, иначе Мисава по-своему объяснила бы самке, что к чему. Но все же присутствие взволнованной, то ли ни разу не рожавшей, то ли сильно переживавшей за подругу львицы нервирвало всех. Пат и так была взвинчена до предела, и сейчас ей требовался глоток холодной воды и небольшой отдых. При всей скупости эмоций матерая почти сочувствовала ей. Слишком молода для того, чтобы уже рожать, разве что только это произошло по огромной любви. Да только счастливого отца что-то не видать.
Стоило полукровке подняться, как ее львята дружно, и откуда только силы взялись, присоединились к детенышам Мисавы, присосавшись к соскам матерой и не намереваясь их отпускать. Впрочем, самка не имела ничего против. Если уж судьба заносила ее в компанию таких же матерей, как она, как правило, они не разбирались, кто чьих львят кормит. Чей сосок ближе — тот и мамкин. В прошлый раз такое было с Сапфирой... хотя вспоминала об этом матерая неохотно и с какой-то затаенной болью. Это внешне она суровая и неприступная, но это ведь не означало, что она не испытывает никаких чувств. Потеря почти всех львят Сапфиры была не менее болезненна, чем гибель ее собственных детей. Одно только упоминание о гиенах — и у Мисавы до сих пор вставала дыбом шерсть на загривке. С тех пор, впрочем, падальщики ей больше не встречались, а если бы и встретились — скорее всего, она напала бы на них, не разбирая, кто виноват, а кто прав, и постаралась убить.
Чтобы успокоиться, львица склонила голову и несколько раз лизнула львят — все лохматые макушки подряд, без разбору. Они все теперь пахли молоком и еще чем-то таким особенным, теплым и приятным.
Словом, к возвращению Пат матерая уже взяла себя в лапы и по-прежнему была спокойна и невозмутима. Полукровка тоже старалась держаться: во всяком случае, когда она торопливо (насколько могла торопиться в таком состоянии) шла обратно, на ее морде была написана чуть ли не паника, но к моменту, когда самка наконец улеглась на прежнее место рядом с Мисавой, она выглядела уже куда спокойнее.
Львята мирно спали, правда, теперь все они были у бока матерой, так что Пат оставалось лишь осторожно рассматривать их, не тревожа чуткий детский сон.
— Почему у меня не получилось их кормить? — пятнистая очень старалась остаться спокойной, но волнение в голосе ее выдавало.
— Ты слишком юна для того, чтобы становиться матерью, — почти сразу негромко откликнулась Мисава, — и какого черта только... — самка оборвала себя на полуслове, попытавшись подобрать более вежливую формулировку, — твоему партнеру следовало подумать об этом, прежде чем лезть на тебя и делать свое дело. Возможно, поэтому у тебя нет молока. Хотя детеныши живы и выглядят здоровыми, это главное.
Матерая фыркнула сквозь зубы. Не иначе как она больна — вот, даже чувство такта проявилось. А так хотелось проехаться по незадачливому папаше вдоль и поперек. Если, конечно, дело было добровольное. Такую мелкую и щуплую самку ведь даже спрашивать не обязательно, схватил за загривок — и никуда она не денется. Отцом детенышей мог быть кто угодно из прайда, разве что кроме Птолемея (с ним, кажется, и Пат справится).
К слову о Птолемее... Но нет, матерая даже головы не повернула на шум у входа, поглощенная беседой. Она слышала, что случилось с самцом, но никогда бы не оставила своих детенышей ради помощи покалеченному льву. Добить его — и дело с концом.
— Тебе ведь года два, верно? Следовало подождать еще хотя бы полгода. А лучше — год. Может, в следующий раз повезет больше. — снова заговорила самка.

Как ни старалась львица оставаться спокойной, она все же негромко зарычала при словах Мисавы. Конечно, матерая во многом была права. Полукровка действительно была слишком молода для того, чтобы становиться матерью. Она только-только вышла из подросткового возраста, а у нее уже появились собственные львята. Сейчас бы оттачивать навыки охоты и болтать с такими же, как она, молодыми львицами, а вместо этого круг общения пятнистой был ограничен компанией Брена и изредка — Хазиры. С того момента, как она рассталась с самцом, мало что изменилось. Друзей не прибавилось, а об охоте она искренне тосковала, мечтая о моменте, когда сможет вновь выйти на холмы в поисках дичи.
Вот разве что Хазира всегда была с ней. Кто бы мог подумать, что случайная встреча двух львиц перерастет в крепкую дружбу? Хотя у пятнистой было маловато возможностей сказать подруге об этом, она по-настоящему ценила Хазиру и то, что она делала для Пат.
В общем, жизнь молодой львицы, еще почти ребенка, Пат представляла себе по-другому. Но слышать это от Мисавы было весьма и весьма неприятно. Самка напряглась, невольно ощерившись. Какое матерой вообще дело до ее жизни... Конечно, все должно было сложиться совсем не так, вот только Брен об этом не знал и делал то, что хотел. Саму Пат в тот момент тоже все устраивало — после того, как прошел первый испуг перед спариванием. Но разве она могла подумать, что пара ночей приведет к появлению детенышей? Кто вообще думает о последствиях в таком возрасте?
Впрочем, как бы то ни было, пятнистая об этом не жалела. Она любила львят. Вот только выкормить их она не могла. Наверно, следовало порадоваться тому, что Мисава оказалась рядом как раз тогда, когда понадобилась ее помощь. Больше в прайде не было только что родивших львиц, и если бы не матерая... полукровка даже не хотела об этом думать.
Впрочем, может быть, Мисава ошибается, и молоко у нее все-таки появится. Пятнистая упрямо фыркнула, стараясь скрыть свой страх. "В следующий раз"... Кто вообще говорит о следующем разе? Пат и первого-то хватило с лихвой. Пока что даже думать не хотелось о том, чтобы вновь обзавестись потомством. И, говоря по правде, не от кого. Брена она больше не хотела видеть (и лучше бы он не видел свое потомство, кто знает, что взбредет ему в голову), а к другим львам прайда отношение у нее было весьма ровное, если не попросту равнодушное. Разве что короля и его брата пятнистая выделяла из общей массы, но и то лишь потому, что оба были с ней довольно мягки, будто чувствовали, что полукровка побаивается их.
К тому же, сейчас следовало думать о том, как бы этих двоих вырастить. В прайде, конечно, это будет легче, и потом, Пат всегда могла рассчитывать на Хазиру.
— Ты ведь останешься в прайде, верно? — задала она следующий осторожный вопрос матерой, — пока львята не подрастут?
От ответа Мисавы зависело многое. Хотя Пат чувствовала: эта сварливая старая львица ни за что не бросит львят, даже чужих, без возможности прокормиться. Никуда она не денется, по крайней мере, пока их жизни зависят от ее молока.

Услышав слова Асии, Фестр кивнул. В самом деле, кто, кроме них самих им поможет? Да, по сути, похоже что никто. Фестр оказался на весь прайд единственным лекарем, поэтому кроме него самого предоставить Леми врачебную помощь было некому. Как и подсказала ему Асия, Фестр отнёс Леми в дальний угол пещеры, аккуратно изогнулся, выползая из-под Леми и, одновременно, тем-самым аккуратно кладя его на землю (в силу банальных физических законов - опору то в виде самого Фестра под Леми уже не было). При этом Фестр старался действовать предельно аккуратно. С одной стороны, могло показаться странным, откуда у Фестра столько ловкости и выносливости в его тщедушном теле, но ведь не стоит забывать, что вырос-то Фестр не где-нибудь, а в суровейших условиях пустошей, и пусть он был тощим и, прямо скажем, не слишком сильным, по сравнению с другими львами, но он был очень ловким, стойким и по выносливости мог бы дать многим из них фору. Поэтому у Фестра вполне хватило сил и ловкости не только дотащить своего кузена сюда, но и бережно опустить его на пол пещеры. Ну а дальше - самым лучшим лекарством теперь, после того, как все травы уже должны были подействовать, будут покой и время. Фестр внимательно осмотрел Леми. И, хотя его кузен был по-прежнему без сознания, еле заметные подрагивания ушей, а также движения одного из закрытых глаз (пусть и закрытых, но движение самого глаза под веком уловить всё-же можно) вселили в Фестра надежду, что его кузен начинает потихоньку приходить в сознание. А вот то, что признаков движения второго глаза не было, скорее озаботило Фестра - неужели и глаз тоже пострадал? Но пока Леми не откроет веки - определенно ответить на это вопрос Фестр не мог.

«Да что же это за чертовщина такая?!» - мысленно выругался львёнок практически сразу, как он предался дрёму.
Вокруг было настолько шумно, что ему попросту не удалось поспать. Или удалось? Он совершенно не могу понять, сколько прошло времени от того момента, как он прилёг сюда и уложился спать. Кажется, он сделал это уже очень давно, поскольку... Поскольку ему просто так казалось. Однако он не помнит, как лежал всю эту пору: вроде только-только перешёл в горизонтальное положение, как уже поднялся.
Короче, Северин вообще не понял, что произошло, но не стал на этом зацикливаться. Особого напора любопытства в нём пока не наблюдалось.
Львёнок недовольно зевал. Зевал широко и долго, зевал до того момента, пока брыльца его не начали немножко болеть о того, с какой силой Северин разинул свою пасть. В процессе этого бурый зажмурил глаза, хоть и сам не придал этому значения: прежде на его теле эти мускулы ещё не были никогда задействованы. Когда он вдоволь назевался и закрыл пасть, глаза его внезапно перестали жмуриться, а веки раздвинулись в разные стороны.
И вот тут котёнка как холодной водой с неба окатило. Он впервые увидел окружающий мир, только вот не сразу сообразил, что же это такое только что произошло, поэтому несколько раз удивлённо сморгнул, как бы убеждаясь, что всё это не исчезнет после каждого открытия глаз.
Но всё оно оставалось на своих местах. И это был мир, в который угодил бурый по крайней мере на ближайшее время, может быть, на пару месяцев, а, может быть, и на много лет, что было бы намного лучше.
Пока то, что видел маленький зверь, ему нравилось. Да, эта была всего лишь стена пещеры, но она ему нравилась. Она была такого приятного тёмного серого цвета, который казался очень тёплым, не знаю, почему, но оно действительно было так. Своды пещеры не были ровными: они представляли себе один сплошной скат из какой-то подобии налепленных друг на друга и рядом странных форм из того же тёмно-серого камня, и, наверное, как посчитал Сев, во всём этом был какой-то смысл, который ему не дался с первого раза. Не дался - и фиг с ним. Он не сильно задумчиво и торопливо обвёл взглядом другие стороны пещеры, не найдя в них ничего отличного от того, что он видел прежде. Наконец-то он разглядел и двух львиц, которые находились точно в другой стороне от той, в которую львёнок пялился сперва.
Хм... Они такими разными были, и юный зверь сразу же это заметил. Матерью пахнуло от Мисавы, и теперь он хотя бы знал, как выглядит его мать. А другая самка... Да, он уже слышал её голос и чувствовал её запах, только никак не знал, кто она есть такая. Бурый решил было придвинуться, как заметил, что место под самом солнышком было уже занято кем-то, кто был отдалённо похож на него самого. Шарра была посветлее Сева, но по размерам и виду как-то напоминала его самого. Желтоглазый смекнул, что, наверное, это одна из тех штук, которые болтались с ним в материнском животе. И она заняла место рядом с его мамой. ЕГО.
Наш котёнок храбро дотащился до места, где всё это происходило, и, подобно самой же Шарре, нагло вместился в пространство между лапами львцы, при этом как бы небрежно отталкивая Шарру, чтобы мать на неё не смотрела. Теперь тут был Северин, и смотреть Мисава должна была на него.

Как и следовало ожидать, вопрос Пат не понравился. Хотя она, похоже, привыкла держать язык за зубами, вот и сейчас благоразумно промолчала, хотя на ее морде читались все обуревавшие ее чувства. Мисаве было даже, пожалуй, интересно наблюдать за этой внутренней борьбой. Не то чтобы она хотела довести свою собеседницу до белого каления, вовсе нет, просто с возрастом матерая привыкла говорить правду в лицо, не особо заботясь о том, насколько тактично это звучит.
Кому же понравится такое слышать?
Впрочем, неважно. В следующий раз, если эта пигалица умудрится до него дожить, наверняка все будет легче. И сам процесс родов, и последующее кормление. Всегда легче, когда есть с чем сравнивать. Мисава поймала себя на мысли, что даже немного завидует пятнистой. У нее-то все еще было впереди... Два года — жизнь, считай, только началась. Дочь Мисавы, Иша, была совсем ненамного младше — странно подумать, что у нее тоже могли бы быть детеныши. Мисаве никогда не хотелось бы для дочери такого. Слишком рано, слишком трудно с этим справляться. Оставалось только надеяться, что Иша достаточно благоразумна и распорядится своей жизнью так, как захочет сама, а не так, как хочется кому-нибудь еще.
Сама матерая знала почти наверняка, что зачать в следующий раз, если и получится, то с великим трудом. Да и стоит ли? Уже устала от этого. Детеныши приносили радость, но изнашивали организм. Вот и лапы уже не такие резвые, и слух не такой острый, как раньше. Порой на погоду ноет лапа, которую когда-то давно прокусила гиена. Вот и сейчас снова дергает. Ходить и бегать можно, но чертовски неприятно каждый раз чувствовать это напоминание о собственной смертности.
Словом, Мисаве было невесело. Хотя детеныши под боком все-таки здорово исправляли ситуацию. Когда видишь эти глазенки, в первый раз открывшиеся и взглянувшие на мир, все остальные беды становятся совершенно несущественными. Самка ласково лизнула темношкурого, неутомимо ползущего к ее передним лапам, отталкивая рыжего львенка Пат. Темный явно был самцом: даже под хвост заглядывать не нужно, хотя львица все-таки осторожно сделала это, убеждаясь в своей правоте.
— Северин, — пробормотала она негромко себе под нос.
Она подняла чуть затуманившийся взгляд на Пат, терпеливо ожидавшую ее ответа. Могла бы и не задавать очевидных вопросов: и так ведь ясно. Разве может мать бросить детенышей, хоть и чужих, нуждающихся в ее молоке и заботе? Да, заботиться полукровка могла о них и сама, но где же ей взять молоко?
— Конечно, я останусь, — сварливо, будто разговор шел о том, чтобы сожрать натощак пару килограм слоновьего навоза, ответила Мисава, выражение морды которой, непривычно мягкое, совершено не вязалось с ее тоном, — разве может быть по-другому? Я не оставлю львят. 
Ей вдруг подумалось, что они с Пат могли бы неплохо ужиться. При условии, что пятнистая так и будет держать язык за зубами, а Мисава не будет испытывать ее терпение уж слишком сильно. Пат могла бы присматривать за малышней, пока матерая, более сильная, поохотится. Или наоборот — этот вариант, пожалуй, был даже лучше. Пат сложена легче, должно быть, она намного проворнее, хотя буйвола, конечно, не завалит. Но для кормящей матери и кролик подойдет, лишь бы побыстрее. Где там эта Хазира бродит? Неужели так трудно принести пожрать?!
Впрочем, темношкурая отлично осознавала, что несправедлива к Хазире. Она ведь на собственном опыте знала, что порой, пока добудешь хоть что-то — семь потов сойдет. Сейчас, когда на территории Фаера идет дождь, охотиться вдвойне трудно.
— Но в пещере я оставаться не хочу, — продолжила матерая, отвлекаясь от мыслей о похождениях Хазиры и ее возможном местоположении, — как только получится — переберусь куда-нибудь поближе к холмам.
Хотя она сказала "переберусь", а не "переберемся", намек был вполне очевиден: если Пат нужна помощь, ей тоже придется уйти из пещеры. Впрочем, непохоже, чтобы полукровка возражала.
— Ты будешь Аморси, — шевельнувшаяся серая малышка привлекла внимание матерой, и та повернула к ней морду, чтобы лизнуть детеныша в нос.
Еще один детеныш оставался неназванным — рыжий; его вполне можно было спутать с одним из детенышей Пат, так они были похожи. Юный лев в этот момент был занят весьма важным делом: пытался переползти материнскую лапу и выбраться в пещеру. Самка подгребла его к себе лапой, вызвав порцию возмущенного писка.

На душе было неспокойно. Асия чувствовала всем нутром, что перемены которые ждут ее впереди, будут куда более значительны. Чем даже ее уход из бывшего прайда Муфасы, нынче прайда Скара. Однако, как листок оторванный от дерева и подхваченный ветром уже не могла вернуться назад, или же как про протестовать против естественного хода событий. Ей не хотелось покидать уютную пещеру. Друзей, подруг, да и вообще, полюбившиеся за долгое время холмы и джунгли. Но душа рвалась прочь, и никаким якорям не суждено было ее удержать. Уютная пещера? Она подняла глаза к темному потолку, на котором разводами скапливалась влага, тонкими струйками стекая по стенам, а иногда и капая вниз с конических наростов, темно-кремового цвета. Жалкая, сырая нора в которой Асия не раз просыпалась от холода, сковывающего конечности. Тихо кашляя, она обычно, торопливо стремилась прочь, к солнцу, на простор. Джунгли и холмы? Да разве это пространство создано для них, львов? Лабиринт деревьев и кустов, где даже не разогнаться, а если разогнался, то и лапу сломать можно в момент, и волнистая поверхность холмов, где на пятьсот шагов ничего не видно - стада или на другой стороне холма или в низине! Это ли место для тех, кто был рожден властвовать над бесконечной саванной, желтой гладью травы убегающей вдаль? Друзья и подруги? Не они ли предали ее, не придя на помощь, когда ей эта помощь была нужна больше всего? Нет… 
А Фестр тем временем говорил, говорил страшные вещи про Леми, которые проносились мимо ушей Асии словно легкий утренний ветер в саванне. Все ерунда, Птолемей выздоровеет и будет такой же как и прежде. Холмы, предки, помощь, то самое место. Все смешалось и переплелось, а Асия только покорно кивала ему в такт, не слушая доктора и глядя куда-то вдаль, сквозь плотный темный поток воды перекрывающий обзор. Скоро она забудет о нем, забудет о пещере, джунглях, о Рагнарке и Фаере, их сыновьях, о нахалке Хазире, и о ее милом молодом поклоннике. Все останется в прошлом, а в будущем будут только она и Птолемей. Живой и здоровый. Ну, по крайней мере, она так думала, даже не собираясь давать себе повод думать иначе.
Глядя как ловко Фестр подползает под Птолемея, Асия только покачала головой. Сдюжит ли тощий и хрупкий кузен такой путь? Но Фестр напрягся, а потом встал, полушепотом отдавая ей последние указания, а затем двинулся к выходу.
- Хорошо. – только и сумела ответить ему Асия: - Я сделаю все, что ты скажешь. – и вот спина Птолемея, мерно покачивающаяся верхом на Фестре стала удаляться к выходу, а Асия в последний раз окинула пещеру взглядом. Пещеру, бывшую ей домом и ставшую вдруг чужой. В груди защемило и на глаза Асияя навернулись слезы, она почувствовала что теряет нечто важное, кусочек своей жизни. Хотелось броситься на шею каждому, умолять, извиняться, просить… но на не знала, для чего и зачем. Просто чувствовала себя виноватой перед всем прайдом за свой внезапный уход без слов, и в то же время безгранично свободной а от того счастливой. Постояв еще секунду, под темными, сырыми сводами пещеры, она поспешила за Фестром, нагнав его уже на спуске вниз.

Дно ущелья.

Отредактировано Асия (29 Янв 2015 01:42:18)

Фаер посмотрел на двух недавно родивших самок, поднялся на лапы и осмотрелся. Вообще, появление Мисавы в прайде было несколько странным, тем не менее, он был рад ее видеть. И он точно знал, что этому рад и его брат, который, судя по всему, по прежнему испытывал определенные чувства к столь похожей на него самке. Конунг, некоторое время подумав, приблизился к той части туши, что была оставлена охотницами для него и Гвардии. Ну, как часть... По сути то, почти целая антилопа, особое положения короля прайда и группы гвардейцев давали определенные преимущества, что не могло не радовать. Ну, а так как, некоторые гвардейцы вообще редко питались в прайде, лев решил поделить тушу с самками.
Конунг зажал правую заднею ногу челюстями, прижал тушу передней лапой и резко рванул, с глухим хрустом и чавкающим звуков вырывая ее из тела антилопы. Перехватив *добычу* по удобнее, он подошел к самкам, положил ногу между ними и тихо сказал: - На данный момент я не могу дать большего, но, я думаю, этого вам хватит, что бы восстановить силы после родов. Так что отказываться не вздумайте, а то обижусь.
Лев плавно развернулся и, заметив Люциана, не спеша пошел к нему. Вообще, этот лев начинал его раздражать, Фаер слишком многое сделал за него. Загнал всех львов в пещеру, когда это было необходимо, обеспечил безопасность прайду, наладил охоту. Защищал свои земли... Когда-то именно Люциан должен был стать королем прайда, но... Он затупил, поддавшись своим чувствам. Он показал себя недостойным быть Королем. Он оказался слабым. И вот теперь, не смотря на прошедшее время, он продолжал скорбить, ведя себя как глупая самка. Конунг сел напротив него и тихо заговорил, при этом в его голосе не было не злобы, не отвращения, говорил он крайне спокойно: - Когда-то ты хотел создать прайд, но ты замер на пол-пути, и я занял твое место. Ты потерял семью, я понимаю и разделяю твою боль, но черт подери, прошло уже много времени, а ты все еще аморфен. Парень, либо ты приходишь в себя, и начинаешь приносить пользу МОЕМУ прайду, либо ты прекращаешь жрать МОЮ добычу. Я ясно выразился? - Темный лев был не только старше Люциана, он был еще заметно сильнее и опаснее. Шрамы указывали на его боевой опыт, а мудрость, пришедшая с возврастом, позволяла драк избегать, часто выходя сухим из многих передряг. В конце концов, он здраво решил, что лучше пустить в бой гвардейцев, чем самому выходить против каждого льва-имбицила. Вот только в случае с Люцианом все было сложнее, выгнать он его мог, и мог легко, просто приказав выкинуть его тушу в Пустыню. Так сложилось, что он был дядей его детей, а следовательно, имело смысл свести ситуацию к моменту, что лев сам покинет земли прайда.
С другой стороны, если Люциан перестанет вести себя как слизень, то от него будет много пользы - он выглядел вполне приличным воином, да и лишний патрульный был очень важен в это время...

Фаер не был глупым львом, и он чувствовал неприязнь, волнами исходившая от его собеседника. Вообще, за последнее время его сильно достало неожиданное появление Акеры, которой его дети, включая пасынка, были должны... Ну... В целом, можно было принести ей тушу антилопы, полной молока. Шантэ могла сколько угодно обвинять Кровавого в том, что он не был рядом все это время, предпочитая проводить время с сыновьями и пасынком, но она не знала о том, насколько тяжело было первое время доказывать реальность новых границ. Она росла в беззаботном состояние, пользуясь всеми благами прайда и не зная о том, что в действительности ждет ее за границами прайда. Она не знала о том, что и Аанг, и Шин уже давно ходили в патрули, зачастую рискуя своими жизнями ради общего благополучия. Она не знала о многом... И Фаер всегда считал, что это к лучшему.
Но вот последняя фраза Люциана напрягла льва, он почувствовал в ней угрозу, предположив, что он решил свалить с  территории Фаера вместе с сестрой и племянницей. В целом, им будет не тяжело вдвоем уговорить ее, особенно если мелкую что-то будет тянуть за пределы прайда.
Вот только в этом случае конунг не простит этой подставы бывшей жене и ее брату, он найдет их. Найдет и вернет дочь любой ценой, если не будет уверен в том, что она - в безопасности. Подумав, он ответил: - Почему ты решил, что твоя сестра ищет мою дочь? Почему ты решил, что Шантэ потерялась и не придет сюда сама? А хотя... Да, иди, вы с сестрой стоите друг друга, ток земли Прайда не покидайте, а то канибалы разгулялись последнее время. Кстати, я серьезно.
С этими словами лев поднялся  на лапы и прошел к любимому углу, с которого отлично было видно всю его пещеру. От его внимания не ушел полет Птолемея, и лев, видя то, что многие засуетились в помощи, решил не вмешиваться.

> Склоны гор

Путь к логову прайда, расположившегося у гор, нельзя было назвать длинным или долгим. А вот трудным… Определенно,именно таким он и был. Упорный дождь, вот уже который день поливающий саванну, и стремительно наступающая вечерняя темень делали путешествие маленького семейства даже опасным. Нимейли не раз корила себя, что так сильно задержалась на последней охоте, ведь они могли выйти намного раньше, когда ещё был день. Но оставить верного Джексона без мяса? Ним не сумела бы так поступить.
Задержавшись на месте, медовая пригнулась и лбом подтолкнула тихо семенящих малышей вперёд. Кажется, сейчас следовало побыть немного строгой, чтобы дети поняли, как важно слушать мать и исполнять всё, что она говорит.
— Вперёд! — скомандовала она, на краткий миг убрав из своего голоса привычную мягкость. — Ступайте прямо за Джеком, не останавливаясь, пока я не скажу. Я буду рядом, чуть позади вас, — уже ласковее добавила Ним.
Львица нетерпеливо тряхнула головой, частично смахивая с морды тяжелые капли дождя. Её шерсть, равно как и шкурки шакала и детёнышей, напрочь вымокла, кисточка хвоста потемнела и отяжелела. Приближающаяся ночная прохлада с каждой минутой давала о себе знать, и Нимейли понимала, что стоит поторопиться. Это не та дорога, где её дети могут устать, а вот потеряться — вполне. И торопиться становилось труднее.
А что если превратить для львят это в игру?..
— Хм, а знаете что? — неожиданно весело спросила медовая, вложив в интонацию побольше хитрецы, чтобы заинтересовать малышей. — Тот, кто будет самым послушным и аккуратным в дороге, первый увидит папу!
Увидит папу… Как же сама Нимейли рвалась душой в прайд, к горячо любимому льву, которого не видела так давно. Без сомнений, у короля было слишком много дел, чтобы выделить время и отправиться к супруге, тем более что своего мажордома он отправил к ней, и не мог рассчитывать на его помощь. У короля всегда много дел, и они превыше личных желаний. Ним понимала это, но оттого не скучала меньше.
Наконец, в наступающих сумерках появились очертания водопада, что скрывал за собой львиное логово. По каменному карнизу семейство шло чересчур осторожно, Нимейли посчитала нужным ещё раз предупредить детей, чтобы шли след в след за Джексоном. Слава богам, они успешно достигли крохотной площадки перед пещерой.
Мейс, последние несколько минут сидевший на плече подруги, шепнул на ухо подруге несколько слов. Получив кивок в ответ, распахнул бурые крылья и был таков.
— А теперь слушайте внимательно, — в очередной раз усадив малышню, начала Ним. — Сейчас делаем всё то же самое, только вести вас будет не Джек, а я. У вас будет много времени для исследований нашего нового дома и игр, обещаю. Покажите папе, какие вы послушные и умные, чтобы и он мог гордиться вами. Ну а я уже горжусь, вы держались молодцом всю дорогу. Ну, идемте.
И Нимейли первая шагнула вперёд. Она не останавливалась и не поворачивала головы по сторонам, видя лишь свою конечную цель — короля. Разумеется, Ним слышала удивленные шепотки вокруг и буквально чувствовала, как её с детьми окидывают заинтересованными взглядами: далеко не всем в прайде было известно о связи медовой охотницы с правителем и о том, во что эта связь вылилась. Но сейчас львица не обращала внимания ни на что, кроме Фаера, тем самым показывая, что на первом месте всегда стоит король, показывая своё уважение к нему. Достигнув угла пещеры, который облюбовал конунг, Нимейли остановилась и быстро бросила взгляд вниз, на львят, проверяя, остановились ли они. В любом случае, её лапа красноречиво стала на пути малышей.
— Мой король, — с необходимой долей почтения, но без подобострастия в голосе Ним чуть склонила голову, приветствуя льва. Она с искренней теплотой и любовью смотрела на Фаера, а на губах играла счастливая улыбка.
— Благодарю, что отправил Джексона, его помощь была неоценима. Жаль, ты сам не смог прийти, тебя так не хватало. Ребята, — Нимейли обернулась на львят и усмехнулась тому, с каким выражением на мордочках некоторые разглядывали Фаера. — Познакомьтесь: Фаер, король прайда и наш конунг… ваш отец, — мягко закончила медовая и, чуть понизив голос, весело предложила: — А теперь сами представьтесь папе, каждый назвав своё имя. Можете даже обнять, думаю, ему понравится.
Сама Ним шагнула вперёд, садясь рядом с тёмным львом и боком чувствуя его тепло. Чуть склонив голову, чтобы коснуться роскошной черной гривы супруга, с интересом глянула на детей, ожидая, когда они заговорят.

Отредактировано Нимейли (4 Фев 2015 23:06:20)

Светленькой понравилось ее имя. Конечно самочка не знала, что только что мама назвала ее, что теперь это крохотное создание с серебристой шерсткой не просто  безымянный львенок. Имя звучало тягуче и тепло, приятно на слух, а в исполнении любимой мамочки, произнесено с ласковым урчанием, на что сложно не ответить. Малышка приподняла голову, оторвавшись от вкусного соска, широко распахнув еще мутноватые, синие глазенки,уставилась на широкую морду Мисавы. Шершавый язык матери стер с подбородка львенка капли молока. Амо приподнялась на дрожащих лапках, опираясь о бурую спинку Шумадана, вытянув вперед свою розовую, приплюснутую мордашку, словно бы пытаясь дотянутся за мамой, и конечно, не получалось. Уж больно большая была Мисава, и уж больно много вокруг столпилось пушистых, пищащих комочков, мешающих свободно "гулять" вдоль живота матерой. А яростно пихаться локтями, даже такой маленькой, уже казалось неприличным и невежественным. Она и так совершила ошибку, решившись отползти от мамы один раз, в итоге чуть не осталась голодной. Повторять подобную ошибку было бы крайне не разумно с ее стороны.
Поэтому синеглазая лишь шумно, печально вздохнула, и опустила голову обратно, к источнику пищи. Правда"отобедать" самочке не дали, с силой пихнув глухо хрюкнувшую от неожиданности львенку в круглый от выпитого молока бочок задними лапами, чем просто вынудили ее снова поднять растерянную мордашку вверх, непонимающе покрутив головой по сторонам - ну и что это было?
И испуганно уставилась на неведомого зверя, оказавшегося так близко от детенышей. Кто-то вот не растерялся, вцепившись в хвост Яшмы, а кто-то наоборот, дико струсил, и эти кем-то была как раз львенка с серебристой шкуркой. Когда остроносая физия шакала мелькнула совсем близко, пускай на долю секунды, но Аморси мигом нырнула под живот Мисавы, издав короткое, сердитое шипение, смешно приглушенно чихнув - не подходи зверь, а не то я... не то я... Амо не представляла себе, как можно справится с таким страшным животным. Найдя кого покрупнее, то бишь ленивого Шумадана, светлая воспользовалась им, как стеной, которая отгораживала уютный мирок у лап Мисавы, странный враждебный мир пещеры, доверчиво прижавшись к брату плечом и уткнувшись носом в его лохматое ухо - ты же защитишь сестренку, верно?

Котёнок сидел на передних лапах львицы, и при этом испытывал счастье. За короткий период своего существования он ещё не познал, что это такое, а сейчас начинал постепенно знакомиться с подобным ощущением. Оно было... Возвышенное. Северин чувстовал, что может взлететь прямо с этого места, но с любого другого - нет. Только материнские лапы давали ему такое ощущение возможности полёта, пускай он и не знал ещё о том, что такое полёт. Тут он чувствовал себя лучше, чем где бы то ни было ещё. Материнская морда, такая большая и такая добрая при любом выражении, нависала над ним как большое солнышко. И грело. Никто не заставит маленького Северина делить это всё с кем-то. Он сместил оттуда Шарру - сместит и любого другого.
- Северин. - проговорила его мама своим тёплым лучистым голоском.
Северин. Се-ве-рин. Север.
Немного странное имя. Было бы понятнее, если бы львёнок был снежно-белого, по-северному холодного цвета, но это было не так. Северин был бурый и тёплый, скорее как южное солнышко, чем северный ветер, но такова была воля матери, поэтому отныне и впредь он знал своё имя как Северин.
- М-м-м... «Мама?»
Котёнок произнёс это с вопросительной интонацией, будто бы спрашивая, мама ли она ему, хоть сам и знал ответ. Просто, наверное, ещё не мог говорить с другой интонацией. Он пока говорить толком вообще не умел - то было его первое слово, первое взаимодействие языка с дёснами и нёбом.
Внезапно мать зашевелилась. Это было похоже на сотрясение почвы, поскольку Северин целиком своим крохотным телом усиживался на её лапах, а тут они, понимаете-ли, решили подвигаться. Мисава поднялась, и Северин окончательно слетел со своего насеста и снова оказался на дне пещеры.
Несколько мгновений он молчал и наблюдал, что делает его мама, как разговаривает с остальными взрослыми. Голос ей был нервный и взволнованный: львица была чем-то обеспокоена, и львёнок это понял, к тому же, выражение морды её не было таким беззаботным, как когда она молча оглядывала детишек своих и Пат. Что-то явно происходило, и Северину не нравилось, что он не был в курсе этих событий.
- МММММ! - громко воззвал ко своей родительнице львёнок, привлекая её внимание.
Ему хотелось, чтобы она вернулась к нему и легла рядом. Про других львят он уже и почему-то думать забыл, хоть они его и продолжали окружать своими маленькими пушистыми тельцами, ровно как и у него самого. Он хотел, чтобы внимание Мисавы занимал только лишь он один, а не какие-то другие... Так, стоп. Другие?
Тут маленький лев заметил и других взрослых, которые тоже оказались в пещере. Наверное, они только что сюда пришли, потому что раньше Северин не обращал на них внимания. Их появление тут сильно не понравилось молодому защитнику семейства, и тот решил, что пора поднять бунт на их маленьком львино-детском кораблике.
Сперва он чуточку внимательнее рассмотрел тех, кто появился в пещере: то было два льва и львица, но маленький Северин не придавал гендерной разницы никакого значения, ну, временно. Песочно-жёлтая самочка, которая выглядела очень добродушно, большой черношкурый бугай, немного пугающий, и серо-бурый лев, который был немного поменьше своего сородича.
Котёнок приподнялся на свои четыре лапки, неуклюже, но поднялся, к тому же, он ещё, кажется, немного косолапил, но это должно быть сугубо возрастное. Мордочка его сделалась злой и недовольной, практически злой... Ну, сами понимаете, насколько может быть злой мордочка львёнка, который родился совсем недавно. Привстал он такой, значит, и... Зафырчал. Зашипел, если хотите - это был странный звук, больше похожий на фырчание ёжика.
Проваливайте, мол, из моего дома, вам тут не рады.

Склоны гор<——————————–
Путь предстоял долгий, особенно для таких малышей. Дождь лил уже с полной силой, отчего и без того темная шкура Годрека стала практически черной. Сейчас он как никогда был похож на своего отца, лишь изумрудные глазки светились яркими пятнами в сгущающейся темноте. Львенок старался идти как можно ближе к сестрам и брату, не отставать от Джека и не терять из вида маму. Это давало Реку ощущение безопасности, что было очень важно.
Годрек не знал, куда они идут. Он знал, зачем. Мама объясняла им, что идут они к папе, домой. Что такое "папа" малыш не понимал, но эмоции мамы передавались ему, так что он точно знал, что "папа" - хорошо. Да и маму нужно слушаться, если уж она сказала, что они куда-то идут, то за ней нужно следовать и не отвлекаться. Рек был непоседлив, любил выбегать из пещеры и пытаться исследовать мир вне ее, но его всегда останавливали Джексон или Нимейли. Сейчас ситуация казалась слишком серьезной для шалостей.
— Тот, кто будет самым послушным и аккуратным в дороге, первый увидит папу! - произнесла Ним радостно.
Годрек повел ушами и счастливо улыбнулся, обернувшись на маму. Что-то новое, что-то интересное! Да еще и получить похвалу от мамы. Это было отличной перспективой для малышей. Поэтому, серошкурый шел ровно за Джексоном, стараясь не отставать и не убегать вперед. Он гордо вскинул голову, стараясь не обращать внимание на капли, падающие с неба прямо ему на нос.
Через какое-то время послышался странный звук, которого Рек никогда до этого не слышал. Малыш уже хотел обернуться на маму в поиске ответов, когда увидел. Большое количество воды откуда-то сверху обрушивалось на землю, создавая озеро внизу. Это завораживало. Годрек замер на пару секунд, пытаясь понять, что же это перед ними. Первой очухалась Сигрид и пошла за Джексоном. Серошкурый поспешил прямо за сестрой, стараясь не смотреть на ущелье, что простиралось внизу. Было страшно и одновременно интересно. Столько всего нового, мир оказался намного больше, чем казалось.
Вдруг, они остановились. Нимейли посмотрела на детей и сказала им о том, что сейчас они вслед за ней зайдут в пещеру и увидят отца. Годрек понял, что он должен быть хорошим мальчиком, чтобы папа его полюбил. Он улыбнулся, сверкая своими зубками и зашел вслед за мамой. Эта пещера поразила малыша. То логово, в котором он жил все эти два месяца, была в разы меньше. А сколько там было львов! Разных цветов, размеров, с гривой, без гривы. Рек уже понял, что взрослые львы отличаются от львиц гривой, и что у него обязательно будет такая же.
— Мой король, - послышался голос Нимейли, и львенок перевел взгляд туда, куда она смотрела.
Там был огромный лев, даже больше, чем мама! На него приходилось смотреть снизу вверх. Его синеватые глаза светились в темноте, а темная шкура напоминала Годреку его собственную. Это точно был его отец, большой, сильный, как и подобает королю прайда. “У меня самая красивая мама и самый сильный папа!”, - львенок даже заулыбался своим мыслям. Мама предложила представиться Фаеру, на что незамедлительно ответила его сестренка. “Сигрид”, - кажется, ее имя уложилось в голове Река, он наконец-то запомнил не только свое имя.
— Привет, папа! - слегка картаво произнес он. — Я - Годек. Нет, Годрррек!
Серошкурый остался доволен своим произношением. Он решил последовать примеру сестры и быстро подскочил к отцу. Годрек прижался своей щекой к груди папы и заурчал настолько громко, насколько умел. Он запоминал его запах и счастливо улыбался, зажмурив глазки от удовольствия.