К счастью, Фаер отреагировал так, как и положено реагировать — спокойно и почти бесстрастно, будто каждый день видел что-то подобное. Сама Мисава тоже не видела смысла разводить панику. Хотя она и была изрядно недовольна тем, что придется остаться в пещере, причем неизвестно, на какое время. Самке отчаянно хотелось уединения... даже не столько уединения, сколько привычной обстановки. Поскольку в последний раз в прайде Мисава была еще в далекой юности, она отвыкла и от ночевок под сводами пещеры, и от толпы львов вокруг. Спала она чутко, беспокойно, вскидываясь всякий раз, когда слышала чей-нибудь возглас, выбившийся из негромкого гула голосов вокруг, или когда неподалеку проходил кто-то из местных жителей, которого самка привычно считала за угрозу своим детенышам. Просыпаясь, она, впрочем, понимала, где находится, и что ее детям ничего не угрожает... но стоило ей забыться сном, как все начиналось заново.
Словом, самке хотелось покоя. Не так уж это и много, если подумать. Всего лишь небольшой уголок джунглей.
Пат тоже выглядела не очень-то счастливой. Обменявшись понимающими взглядами, обе самки вернулись в свой угол, вновь расположившись так, чтобы детеныши находились между ними. Те попискивали от возбуждения или страха, не понимая, что их ждет.
Ничего. Пока что ничего. В ближайшие несколько дней, пока не спадет вода в ущелье, покой львят ничего не потревожит. Долгая дорога по незнакомым джунглям им не грозит. И если такая погода будет продолжаться, пожалуй, к моменту, когда семейство наконец тронется в путь, детеныши уже вполне смогут передвигаться самостоятельно.
Рассеянный взгляд львицы остановился на Нимейли, сидевшей поодаль. Светлошкурая самка светилась от гордости; ее детеныши были, кажется, немного постарше, чем потомство матерой. Хотя и не слишком уверенно, они все же ходили сами. Еще одна мелкая кучка львят... вот кто не надоедал Мисаве, так это львята. Будь их, пожалуй, даже два десятка — и то самка, пожалуй, ничуть этим не озаботилась. Детский гомон ее не раздражал, а только лишь радовал. Чего нельзя сказать о матерях львят.
— Смотри, куда лезешь, — с грубоватой нежностью осадила она самого темношкурого из своих детей, с упоением рычавшего на незнакомцев.
Матерая бесцеремонно ухватила отпрыска за загривок и перенесла его поближе к себе, к передним лапам. Затем, повернув морду, осмотрела остальных львят, придирчиво изучила всех, лизнув пару взлохмаченных макушек в тщетной попытке привести их в порядок. Пахли они все теперь одинаково. Запахи двух самок давно уже перемешались, и теперь от малышни пахло и Пат, и Мисавой, и до кучи еще их собственными, пока что совсем неясными запахами, близкими к запаху молока. Для чуткого носа львиц вся эта какафония ароматов была вполне различимой, и, несмотря на то, что Мисава без разбора кормила всех, она вполне способна была различить детей даже с закрытыми глазами.
Еще один львенок пополз через ее лапу. Матерая, едва прикрывшая глаза, устало вздохнула. Не иначе как Северин снова взялся за свое... Впрочем, полз он в правильном направлении, так что самка не стала ему мешать, насторожившись лишь тогда, когда львенок присосался к ее соску совершенно не так, как это обычно делал Северин. Распахнув глаза и обозрев сдерживавшую смех Пат и совершенно незнакомого львенка, явно принадлежавшего Нимейли, бурошкурая скептически фыркнула. Она бы не преминула высказаться о нерадивой мамаше, увлекшейся разговором с Фаером и даже не заметившей, что один из ее отпрысков отполз в сторону — и, надо сказать, довольно далеко. Должно быть, малец изрядно проголодался, а долгая дорога утомила его. К Кортелису Мисава была более снисходительна: она просто позволила ему продолжать сосать ее молоко, заодно под шумок подпихнув к соскам и всех остальных, тем более, что львята Пат уже начали выражать недовольство.
— Куда смотришь, рыжая, — в голосе матерой, впрочем, практически не было раздражения — то, как доверчиво чужой львенок прильнул к ней, смягчило ее суровость, — у тебя дети разбегаются.

Объятья отца были очень успокаивающими для маленького Годрека. Он устал и замерз по дороге, поэтому прикосновения к шерсти и гриве большого льва были сейчас очень кстати. Серый малыш заурчал в тон Фаеру и улыбнулся, глядя на свою сестренку, которая была рядом. А где, собственно, Кортелис? Рек завертел головой, пытаясь отыскать своего братца в темноте пещеры. Глаза уже привыкли, поэтому найти его не составило особого труда.
— Корррртиии! - громко позвал малыш и двинул в сторону брата.
Кортелис ушел слишком далеко от родителей, как казалось зеленоглазому. А если ушел, значит там что-то интересное! Нужно обязательно проверить. Переступая своими маленькими лапками, стараясь сосредоточиться на том, чтобы не споткнуться о выступы в полу, он уверенно топал к намеченной цели. Путь был тяжел, на каждом шагу его попадались чьи-нибудь лапы или морды. Ещё бы, ведь ночь на дворе, весь прайд спал в этой огромной пещере.
И только когда Годрек добрался до старшего брата, он удосужился посмотреть, зачем тот вообще ушел от матери. Кортелис преспокойно сосал молоко у абсолютно незнакомой львицы. Этому толстячку лишь бы поесть, он не особо беспокоился насчет того, что молоко было не мамино. Серый уже хотел предостеречь его, попробовать оттянуть от Мисавы. Но та выглядела так доброжелательно, относилась к малышам так заботливо, передвигая остальных, которые раньше были у ее передних лап, что Рек сдался. Он тоже хотел есть, так сильно, что живот уже болезненно сжимался каждый раз, когда львенок думал о молоке.
Тем не менее, обилие других малышей пугало его. Слишком много новых мордочек, незнакомых запахов, которые различить ему было крайне сложно. Зеленоглазый плюхнулся на пятую точку и недовольно посмотрел на всех. Это было крайне непривычно для него, поэтому в голове Годрека сейчас велась ожесточенная борьба между желанием поесть и желанием уйти обратно к отцу и матери, что потребовало бы огромных сил, которых у малыша уже не было.
Вопрос решился подошедшей ближе Сигрид. Самочка проявила свою вежливость, поздоровавшись с Мисавой и даже спросив ее имя. Мальчишка считал это не особо нужным, раз уж она разрешает поесть, зачем лишний раз раздражать ее своими вопросами? Убедившись в своей собственной сохранности и успокоившись, зная, что большинство его сиблингов рядом, серый подошел к животу кормилицы и, найдя свободный сосок, принялся жадно пить молоко. О, это блаженное чувство, когда желудок наполняется теплом, а в голове расплывается ощущение спокойствие и сонливость.
Через какое-то время, маленький желудок Годрека наполнился до отказа, и малыш оторвался от Мисавы. Глаза у него слипались, и он широко зевнул. Но засыпать рядом с незнакомой львицей всё-таки не хотелось, ее запах был не слишком успокаивающим для этого львенка. Оглядевшись, малыш нашел Фаера, который, в своею очередь уже улегся на пол недалеко от того места, где сейчас стоял Рек.
— Пасипа! - как можно четче произнес он, смотря в глаза кормилицы, и направился к отцу.
Спать хотелось ужасно, но засыпать посреди пещеры так не хотелось. Упрямый серый львенок шел и шел, периодически спотыкаясь, но всё-таки дошел до цели. А целью его были большие лапы короля. Зеленоглазый лег рядом, положив свою голову прямо на переднюю лапу Фаера, вдохнул его уже родной запах и тут же уснул, наконец дав волю усталости, накопившейся за день.

Поступок Кортелиса, разумеется, не мог остаться без внимания. Теперь взгляды присутствовавших в пещере львов были направлены точно на его упитанную, шоколадно-ореховую попку: а львенок и не думал реагировать, и уж тем более смущаться такому повышенному интересу к своей упитанной пятой точке — все, чего его интересовало, так это еда. Еда, еда, и только еда. Много еды. Просто целые Мисавы вкусной, питательной, высококалорийной пищи! Корт чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Он был до того рад, что даже не замечал возмущенных толчков и пиханий Аморси. Призывный голос матери тоже не добрался до его затуманенного разыгравшимся аппетитом рассудка: сыто икая и время от времени роняя крупные капли молока, стекающие по его пушистому подбородку и груди, Кортелис продолжал увлеченно сосать чужую грудь, до тех самых пор, пока не переполнился до самых краев. Казалось, еще чуть-чуть — и молоко начнет плескаться у него в глазах. Переевшим клещом отвалившись от брюха Мисавы, львенок сдавленно икнул, выпустив большой белый пузырь из ноздри. О том, кто он такой и где, собственно, сейчас находится, Корти вспомнил далеко не сразу, а как только вспомнил — поднял взгляд на Мисаву и снова громко икнул, показывая, как сильно он переел.

— С-спасибо, — только и смог выдавить карапуз в итоге, тем не менее, расплываясь в широченной, наидовольнейшей из всех детских улыбок. Речь его звучала слегка невнятно, как будто у него до сих пор оставалось молоко в пасти. Наверное, так оно и было. Неуклюже развернувшись, Кортелис принялся с кряхтением перебираться обратно через лапы взрослой львицы. Глаза слипались от довольства и сытости, но каким-то чудом львенок все еще помнил о том, что должен был поздороваться со своим папой и назвать тому свое имя... Однако, добравшись до Фаера, Корт с удивлением обнаружил, что тот уже спит. Бока седогривого исполина мерно вздымались в такт дыханию; Фаер едва слышно прихрапывал во сне, а в глубине его необъятного брюха что-то приглушенно урчало и рокотало при каждом вздохе, как у огромного кита. Широко распахнув изумрудно-зеленые глаза, Кортелис уселся точно напротив отцовского брюха и какое-то время молчаливо рассматривал его темный силуэт, прислушиваясь ко всем этим необычным звукам, до тех самых пор, пока внимание малыша не привлекла шумная возня у передних лап конунга. Одна из местных львят, бежево-серая самочка, усердно пыталась привлечь к себе внимание заснувшего Годрека. Корти с удивлением покосился в ее сторону, а затем медленно подковылял поближе, пожелав вмешаться прежде, чем ее негодующие вопли разбудят притомившегося братика.

— Он же спит, — серьезно и в то же время совершенно мирно обратился к Шарре малыш, присаживаясь рядом с ней и сыто облизывая перепачканную молоком морду. — Зачем ты его будишь? Он устал, — рассудительно продолжал он. Действительно, зачем она так громко кричала над ухом у его брата? Несмотря на устроенный малышкой скандал, Кортелис пока что не испытывал к ней никакого негатива. Наоборот, он был совсем не против познакомиться с ней поближе. — Мы пришли сюда к папе в гости, он тут живет. И мы теперь будем. Как тебя зовут? Я Корти, — и львенок еще раз довольно облизнулся.

Аморси жалась ближе к материнскому животу, словно этакий беспомощный ягненок, впрочем, как и обычно, привалившись к лапе Мисавы плечом, опасливо косясь в сторону входа, за которым шумно лилась вода. Ей не понравился тот короткий разговор взрослых о затопленном ущелье, хоть и большую половину Амо попросту не поняла. Мать встала, мать злилась... Или испугалась? По глухому, басистому рычанию Мисавы не сложно было понять насколько дело плохо. Вошедшие под низкие своды пещеры незнакомые львы, далеко не сразу заинтересовали встревоженно вскинувшую взлохмаченные ушки самочку, напряженно разглядывающую до сего времени широкую спину мамы. Ну подумаешь чужие... здесь за последнее время столько разных львов побывало, так что Аморси уже мало-мальски привыкла к постоянному галдежу в пещерах и не обращала на это никакого внимания. Хотя нет, постойте - это ведь львята! Да еще и почти ее ровесники, так что не обратить внимание на сию разношерстную компанию, серая просто не могла, широко, удивленно распахнув пронзительно-синие глазищи и настороженно вытянув шею. Побуравив их глазами минуту-другую, серая, ничего не сказав, вновь обратилась в слух, с нетерпением дожидаясь, когда Мисава вернется на нагретое своим телом место. Периодически Амо бросала тревожные взгляды на тихо лежащую рядом Пат.
К пятнистой метиске львенка уже давно привыкла, и, может она и не считала ее мамой, благополучно позабыв дела дней минувших, когда пыталась отыскать молоко в пустых сосках львицы, но она была замечательной няней, заботливой и доброй, которой светлая бесконечно доверяла и надеялась на нее... может чуточку меньше, чем на маму. Осторожно подойдя к пятнистой ближе, светлая аккуратно боднула самку в ребристый бок головой, - Мама злится? - Тихонько, почти шепотом уточнила синеглазая, уставившись в морду Пат так, словно та могла ответить, как минимум, на все вопросы во Вселенной, и уселась рядом, привалившись к самке и склонив головку на бок, отчего непомерно длинная челка благополучно закрыла пол мордашки. - Мама? - Она обернулась. Мисава уже вернулась на свое место, утомленно прикрыв глаза и расположившись так, чтобы львята могли вольготно разместиться вокруг налитых молоком сосков. Чем незамедлительно те и воспользовались. У Аморси тоже в животе урчало, так что самочка решила не отставать, и бодрым шагом, вернее, вприпрыжку, было направилась обратно в теплое гнездышко... Да так и застыла с поднятой в воздух лапой, изумленно проследив за тем, как незваные юные гости всей гурьбой навалились на ее мать,присосавшись к свободным местам.
Амо села. Озадаченно уставившись прямо перед собой на окупированную чужими детенышами мать. Да и все тоже... Шумадан, Северин, Шарра и Брет - все до единого обалдевали над такой, скажем так, беспардонной наглостью невесть откуда взявшихся львят. Наверняка Северин сейчас полезет в драку, но нет... первой оказалась таки Шарра. Амо таки решительно подошла ближе и аккуратно подтолкнула толстый, увесистый бочок темного львенка, который размером был... ну не меньше Шу кажись уж точно - подвиньте свою попу сэр, хоть чуть-чуть! Она не стала возмущенно шипеть и пищать, как это делала Шарра, но и сидеть сложа руки, то есть, лапы, она не собиралась. Хотя аппетит пропал сам собой, едва стоило взглянуть на этого бутуза, у которого сейчас молоко из ушей полезет - впечатление что он опустошил Мисаву под завязку и "молокозавод" будет определенно точно пуст. Хоть обмуслякай сосок, а хренушки что ты выжмешь.
  Весьма скептически оглядев материнское брюхо, Аморси отошла в сторонку, осторожно наблюдая за чужаками. - Шарра, - Тихо позвала молочную сестру львенка, сделав робкий шаг по направлению к пыхтящей, аки раскочегаренный чайник, метиске, - Не нужно так кричать, это не хорошо. - Голос малышки был стеснительный, едва слышный, нов то же время такой требовательно четкий, что маленькой метиске следует прислушаться. Покосившись на Мисаву, Аморси на мгновение обнажила молочно белые зубки в мимолетной улыбке, адресованной темному толстячку. - Привет Корти. - Поскольку ее никто не просил назваться, серая поспешила спрятаться за спиной Шумадана, предоставив старшему брату это дело - здороваться и представлять, а ей достаточно было и "привет" сказать. В то же время ее розовоносая широкая мордаха игриво выглядывала из-за широкой спины Шу, не теряя новеньких из виду.

Долго "рычать" у темношкурого котенка не получилось, его прервали, а следом бесцеремонно подняли за шкирку в воздух. Это была мама, маме можно, наверное вздумай вдруг Мисава укусить своего сынишку , он бы все равно расплылся в довольной лыбе, что мама подарила ему синяк на память. Даже подставил бы еще какую-нибудь часть тела, чтобы у него побольше было таких памятных украшений. Это же МАМА. Но мама его очень любит и не будет кусать такого великолепного и замечательного сына, так думал Северин, смешно болтаясь в пасти у своей матери и слабо махая лапками, при этом все равно продолжая скалить зубки, но сопротивлялся он скорее больше для статуса, нежели реально пытаясь вырваться. Сами пониматете, что падать с такой высоты сомнительное удовольствие, да и тем более вдруг мама подумает , что это он на нее рычит. Резко умолкнув от такой мысли, Северин повис мертвым грузом, пытаясь оглядеть местность с высоты "птичьего полета". Вот только поздно спохватился, не успел он сощурить глаза, остановив взгляд хоть на одном карапузе, как короткий рейс его пошел на посадку и вот, ножки  коснулись чего-то мягкого и теплого, и этим что-то оказались передние лапы Мисавы. Плюнув на все и вся, Северин смачно зевнул , устроившись в лапах матери и завернувшись в ее такой родной и любимый запах, словно в одеяльце, и уже хотел прикорнуть, но мама похоже решила что еще не время.
Всей веселой  и не очень гурьбой, при помощи львицы они оказались у теплого живота и тут -то они охренели. Ну остальные может быть удивились, изумились, поразились, а Северин охренел. При чем на столько, что ротик его ошеломленно сложился в букву "о", глазенки выпучились, а морда вытянулась, будто на его глазах произошло крайне жестокое избиение младенцев, наглая кража, даже когда он впервые раскрыл глаза, эффект был не такой. И все  это было вызвано  непередаваемым огфигеванием от развернувшейся на его глазах трагедии. Какой-то неизвестный комок шерсти, неизвестного происхождения, неизвестно почему присосался к его. любимому. соску. К ЕГО!!! Громко засопев, представляя себя огромным и очень злобным, львенок устремился на врага, на самом деле заковылял к важно оттопыренной шоколадной заднице, намереваясь ее хорошенько куснуть. Но его успели опередить, причем это оказалась Шарра, а потом даже Аморси затопала к этому негоднику и в своей обычной вежливой манере начала разговаривать с задницей и попеременно со своей сестрой. Подумав секунду другую и понаблюдав за атаками своих таких же разъяренных сестриц, Сева решил не напрягаться и  с важным видом уселся на свою собственную задницу.
-Давайте, девки, отрабатывайте свое молоко!
Но девочки видимо решили не отрабатывать и не добились видимых результатов, потому что  огромный карапуз продолжал самозабвенно сосать молоко из Мисавы, вообще не обращая внимания на толчки извне, и  львенки похоже  решили попробовать удачи со вторым молокохлебом, сереньким, который уже успел нахлебаться и смыться. Северин снова разозлился и таки добрался до коричневого львенка, но кусать передумал. Вдруг укусит, а у него попа треснет и молоко разольется, гораздо безопаснее потолкать. Но он тоже ничего этим не добился, только больше взбесился и распушился, став похожим на меховой шар, который  жадно заурчав с остервением набросился на дальний, еще не обслюнявленный никем из чужаков, сосок и принялся с огромной жаждой пить, как-будто последний раз в жизни.
"Я выпью больше тебя! И тебе ничегошеньки не останется, никому не останется",- таков был хитрый план львенка и он  настолько увлекся, что давно упустил того момента, когда виновник такого жора отлепился, а затем вообще ушел восвояси. Сева продолжал лакать как обезумевший и с упорством месить живот Мисавы. Он уже почти захлебывался, живот раздуло, молоко нет-нет ,а выплескивалось в разные стороны, но он с завидным упорством продолжал пить через силу, пока наконец не почувствовал, что его замутило. Тогда он оставил сосок в покое и  отвалился. Точнее сполз и кряхтя завалился на бок, тяжело дыша и закрыв глаза. Как он не старался, но всего молока ему выпить конечно же не удалось. И откуда у мамы оно только берется ?
Еле поднявшись на лапки, только с  третьей попытки, львенок мееедлено пошел следом за всеми котятами, но неожиданно споткнулся, взвизгнул и как мячик поскакал прямо в кучу мелких котиков, закончив свой акробатический номер впечатыванием в Корти. В животе все заходило ходуном, забурлило прям как за пещерой.
-А я Северин,- он вдруг очень гаденько так улыбнулся и тут это случилось. Его вывернуло. Прямо на Кортелиса.

Отредактировано Северин (12 Июн 2015 17:12:23)

Если Нимейли и заметила, что у нее разбежались дети, то никак на это не отреагировала. Более того, когда львица вновь бросила взгляд туда, где сидела светлошкурая самка, окруженная детьми, она ее не увидела. Может быть, вышла наружу, водички попить.
Впрочем, Мисава все равно не стала тревожить детенышей — не хотела пугать.
— Все в порядке, не слепая же я, — проворчала матерая, повернув морду к Пат и криво ухмыляясь, что в ее исполнении, должно быть, означало радушную улыбку, — с меня не убудет.
В отличии от самой львицы, ее дети не были довольны возникшим положением. Теперь они возмущенно пищали, тем более, что за первым львенок последовал и второй. Он был более робок... зато и более вежлив. Самка с легким удивлением пронаблюдала за тем, как он осторожно перебрался через ее лапы и быстро, аккуратно насытился, игнорируя возмущенные писки со стороны Шарры и шипение Северина, и побрел обратно.
— Пасипа! — прежде, чем окончательно отвернуться от Мисавы, совершенно четко проговорил львенок.
Именно это, кажется, и нужно было матерой. Она и так благосклонно относилась к львятам — всем без разбора, — а вежливость заставила ее смягчиться.
— Пожалуйста, — промурлыкала в ответ самка.
— Привет. Я - Сигрид. А ты? — еще один львенок подошел к ее передним лапам, остановившись и запрокинув голову, чтобы видеть глаза львицы.
— Я — Мисава.
Чтобы детенышу было удобнее смотреть на нее, Мисава пригнула голову, глядя на Сигрид. Запах львенка, чистый, тонкий и чем-то напоминающий молоко, заполнил ноздри матерой. Все детеныши пахли почти одинаково, хотя здесь, поведя носом, самка могла уловить слабый оттенок, напомнивший ей Фаера — что, в общем-то, неудивительно, учитывая, что это была его дочь.
Львята уже успели затеять возню; кто-то возмущался, но до поры до времени матерая собиралась игнорировать это. Пусть сами разбираются. До того момента, пока не началась драка, конечно. Учитывая боевой характер Северина и Шарры, драка могла начаться в любой момент. Но Северин был тут, у ее живота — повернув голову на мгновение, львица убедилась в том, что он и правда здесь и месит ее живот с редким остервенением. Будто хочет один все молоко выпить. Конечно, не получится, но как старается, как старается! Самый боевой из ее детенышей. Мисава порой не без гордости думала, что он вырастет сильным и крупным самцом. Впрочем, и Шу был, кажется, ничуть не меньше. Хотя нрав у них различался весьма кардинально. Вот и сейчас, пока Северин выражал свое недовольство, Шу уже знакомился с Сигрид, и мордочка у него выражала все дружелюбие, на которое только он был способен.
Вдруг львица вскинула морду, насторожившись. Что-то в пещере ей показалось неправильным, но что именно? Оглядывая пещеру, матерая не сразу поняла, чего не хватает. Не хватало Нимейли, и не было ее уже порядочное время. Куда, к чертям собачьим, она могла подеваться? Вроде бы не Птолемей, в водопад не летала. Или полетела очень тихо, так, что никто не заметил.
Встретившись взглядом с Пат, матерая недоуменно сморщила нос. Потяжелевший взгляд Фаера яснее ясного говорил о том, что отсутствие его подруги и для него стал неожиданностью.
— Боюсь, тебе придется задержаться. У меня больше нет львиц с молоком, а моя жена... Чет не везет мне с самками, да? — кажется, лев старался говорить беззаботно, но что-то в его взгляде подсказывало матерой, что он изрядно обескуражен.
Некоторое время бурая молчала, сверля конунга напряженным взглядом, в котором читалось что-то вроде "да вы шутите". Меньше всего ей хотелось тухнуть в этой пещере остаток своей жизни.
С другой стороны — могла ли она бросить львят? Пусть это чужие львята, молока у нее хватит и на них, тем более, что это совсем ненадолго — уже скоро ее детям и детям Пат можно будет начинать пробовать мясо, а значит, голодных ртов поубавится.
— Ладно, — наконец, неохотно проворчала самка, — но приглядывать за ними будешь и ты. Или найдешь кого-то. У меня всего две лапы, а их теперь многовато, чтобы я со всеми управилась. И как только вода спадет — я покину вас на несколько часов и схожу на охоту. Жрать хочу, и уже давно. А Хазира где-то шляется, — впрочем, ворчливых ноток в голосе поубавилось: ясно же, что Хазира, даже если и добыла жратвы, все равно не может пробраться в пещеру. А они не могут выбраться...

Мирный сон Годрека продлился недолго, максимум полчаса. Что-то начало происходить у лап отца, что мешало малышу спокойно наслаждаться отдыхом. Он попытался не обращать внимания, отвернуться от источника шума и зарыться поглубже в шерсть любимого отца.
Серошкурый малыш уже проникся большой любовью к папе. Хотя и знал его всего пару часов. Мама много рассказывала ему о Фаере, о его мудрости и силе, о доброте и справедливости. Годрек и сам это скоро понял, глядя на то, с какой любовью конунг смотрит на своих отпрысков. От взрослого самца так хорошо пахло, частичка этого запаха была в каждом из сиблингов малыша, да и в нем самом. Это давало ощущение дома, чего-то родного и очень любимого.
Внезапно, без объявления войны, как говорится, в нос ударил очень резкий и неприятный запах. Пахло, как молоко, но плохо, что абсолютно никак не могло уложиться в голове у львенка. Никогда еще Годрек не улавливал столь резкий аромат. Это заставило его проснуться и удивленно распахнуть изумрудно-зеленые глазки. Картина, представшая перед ним, была очень странной. Кортелис стоял перед каким-то темношкурым львенком, весь покрытый чем-то непонятным.
И это непонятное как раз-таки и пахло неприятно. Тут же принявшийся вылизывать его, Фаер, был явно недоволен произошедшим. Конечно, кому приятно вылизывать чужую рвоту. Впрочем, сам процесс умывания малыша ему, кажется, нравился. Конунг был отличным отцом, это очевидно. Чего нельзя сказать о матери львят, Нимейли. Она-то как раз куда-то запропастилась. К счастью, никто из львят еще не заметил отсутствия ни мамы, ни сестренки.
- Плохо! – с угрозой выпалил Годрек, смотря на Северина. Львенок говорил хуже всех присутствующих львят, но это не мешало ему наезжать на обидчика.
Львенок не был и никогда не будет задирой. Но за свою семью, за своего братика, он готов был на все. Он встал, выбрался из объятий папы, и двинул прямо к коричневому малышу. Рек собрал все свои силенки и толкнул Северина в плечо. Второй был явно сильнее, так как старше, но зеленоглазика это не пугало.
- Корррти хорроший! – все еще картавя произнес он. – Не тррогай Корррти!
Ох, и натерпится же Фаер с этими детьми. С этой неугомонной, вечно влезающей в неприятности троицей. Годрек и мухи не обидит без причины, да и за других он тоже не станет драться. Если это не касается Кортелиса или Сигрид. Тогда, как говорится, зуб за зуб, кровь за кровь. Серый малыш смотрел прямо в глаза «противнику», попутно думая, сколько тумаков он получит от львенка такого размера.

— Все в порядке, не слепая же я, — полукровка слабо улыбнулась словам матерой, — с меня не убудет.
За первым львенком пришел второй. Третий, видимо, был не голоден — куда интереснее ему показалась сама Мисава.
И в самом деле, с матерой, похоже, и впрямь не убудет. Пат как зачарованная смотрела, как уже второй львенок Фаера, насытившись, на заплетающихся лапках сонно плетется обратно к отцу. Зрелище было на редкость умилительное. Пятнистая отчаянно позавидовала Мисаве... у той хватило молока, чтобы выкормить пятерых разом, а теперь она собиралась прибавить к этим еще нескольких... Пат быстро пробежала взглядом по взлохмаченным головкам львят, пересчитывая. Троих, вроде бы. Странно, ей казалось, что у Нимейли было больше львят, но может быть, она просто ошиблась.
Если бы и Пат могла их кормить... Порой ей до щенячьего визга хотелось испытать то же самое, что чувствует Мисава, когда львята собираются вокруг нее, жадно отпихивая друг друга в попытке добраться до сосков. Кто знает, может быть, со вторым потомством ей повезет больше.
Если оно еще будет, это потомство. Конечно, сейчас, пока ее детенышам было всего-то три месяца, пятнистая еще даже не задумывалась об этом. Беременность протекала легко, но воспоминания о родах были все еще свежи, и второй раз проходить через это совершенно не хотелось. Одно она знала точно: Брена самка больше к себе не подпустит. А сами по себе, как известно, дети не появляются. Конечно, найти самца только для этого не будет большой проблемой, но... нет. Просто нет. Даже думать не хочется.
Впрочем, и рано еще. Львица вновь мечтательно оглядела детенышей. Хотя она не могла их кормить, ухаживала за ними с особенным рвением, будто пытаясь возместить этим отсутствие молока.
Теперь почти все дети сгрудились в кучку, знакомясь и выясняя отношения. Львят Фаера легко отличить по более темным шкуркам. Из всех детенышей Пат и Мисавы разве что Северин отличался темным окрасом — но зато он был куда крупнее новичков. Вот и сейчас... кстати, его только что вывернуло свежевыпитым молоком, так что полукровка поднялась, обеспокоенно вглядываясь в львенка, но не спеша бежать на помощь, пока о ней никто не просил.
Впрочем, Фаер невозмутимо и быстро справился с ситуацией сам, разом заработав чуть ли не тысячу очков в глазах Пат. Она впервые видела, как чем-то подобным занимаются самцы, но то, как быстро и деловито конунг вылизал своего перемазанного детеныша, говорило о том, что он не впервые делает это.
Затем самец так же деловито и миролюбиво лизнул мордочку Северина, да так, что та чуть ли не полностью скрылась под его языком.
— Я помогу с детенышами, — наконец, не выдержав, полукровка вмешалась в беседу Мисавы с конунгом, стесняясь при этом так, что, не будь на ее морде шерсти, она бы залилась краской по самые брови, — мне совсем нетрудно.
Она с надеждой глянула на Фаера — на ее губах появилась было робкая улыбка, но тут же, окончательно смутившись, отвела взгляд и отступила в свой угол, свернувшись клубком рядом с шакалом.

— Шарра, — почти над самым ухом рыжей раздался робкий шелестящий голосок ее молочной сестры Аморси, заставивший львенку сморщиться и возвести глаза к небу (вернее, к потолку пещеры), — Не нужно так кричать, это не хорошо.
Ну да, конечно. Кричать нехорошо, приставать к спящим нехорошо.
— Он же спит, — вслед за серой вступил и темногривый львенок, который первым пришел к Мисаве за молоком; говорил он, несмотря на взъерошенный и недружелюбный вид Шарры, довольно спокойно и рассудительно, — Зачем ты его будишь? Он устал. Мы пришли сюда к папе в гости, он тут живет. И мы теперь будем. Как тебя зовут? Я Корти.
Львенка внимательно посмотрела на него и немного подуспокоилась. Ладно. Кажется, мама Мисава и в самом деле была не против, чтобы вся эта невесть откуда взявшаяся кодла кормилась ее молоком. Почему? Вот этого Шарра никак понять не могла. Не то, чтобы еды на всех не хватало. Нет, ее было — хоть завались. И все же чувство жадности (а может быть, ревность), распаляло в ней злость, заставляя самочку тихо, но вполне различимо рычать на собеседников.
— Ладно, — непроизвольно Шарра скопировала сварливый тон приемной матери, да и внешне довольно похоже изобразила суровую гримасу, которая обычно была на морде кормилицы всякий раз, когда к гнезду подходил кто-то посторонний, — меня зовут Шарра. Но все равно это моя мама. А у вас ваша есть!
Оживились тем временем все львята без исключения. Северин что-то гневно прокричал (но львенка привычно пропустила это мимо ушей, тем более, что в этот момент как раз размышляла, начистить ли Корти его довольную мордашку, или все-таки не стоит; впрочем, после знакомства она все-таки смягчилась и даже улыбнулась. Немножко), а немного погодя присоединился к ним. Ухмылка на его морде была совсем уже гаденькой, а движения нарочито медленные, даже немного угрожающие. Шарра недоуменно нахмурилась. Северин был самым крупным из львят, если не считать Шу. Но тот был безобидным увальнем, вот и сейчас (рыжая бросила на брата быстрый взгляд) уже завел разговор с кем-то из пришлых львят.
Северин был другим. Впрочем, продолжить мысль самочка не успела: Северин только и смог сказать свое имя, после чего издал странный звук... и его вывернуло. Чуть кисловатый запах неприятно потревожил ноздри Шарры, отчего она вновь сморщилась и отпрянула от Кортелиса, брезгливо тряся лапами: несколько брызг попало и на него. Кто-то возмущенно завопил... в общем-то, почти все возмущенно завопили. Шарра не стала исключением.
— Северин! Какого хрена!.. — поспешно заткнувшись, она бросила робкий взгляд на обеих матерей; словечко она подцепила у кого-то из взрослых львов, недавно выяснявших отношения в пещере, и знала, что за его употребление ее не похвалят. Впрочем, львенка понятия не имела, что это значит. Но звучало неплохо. Емко так, по-взрослому.
Отец детеныша мигом среагировал, принявшись слизывать молоко с его шкурки. А рыжая вновь неприязненно сморщила мордашку и отвернулась. Смотреть на это было неприятно. Он лизал молоко, которое уже побывало в Северине... фуууу. При одной мысли об этом Шарру тоже чуть не вывернуло. Каким-то чудом она смогла удержать в себе молоко, а затем повернулась к Фаеру задом, стараясь даже случайно не посмотреть в его сторону. И, желательно, не дышать.
— Ээээй, ты что, драки хочешь? — с готовностью воскликнула она затем, обнаружив, что еще один из пришлых толкнул Северина, явно сердясь на его шкоду.
Сама, впрочем, львенка в драку не полезла. Мама не одобрит, это точно. Зато понаблюдать никто не мешает.

Предложение Пат, как ни странно, было встречено с энтузиазмом. Конунг не только поддержал ее идею, но и, глядя на полукровку, тепло и ласково улыбнулся, отчего на душе у пятнистой сразу стало легче. Конечно, она еще порядком смущалась, но, приободрившись, все же развернулась в сторону разговаривающих, не прислушиваясь к их разговору специально, но показывая свою готовность присоединиться к ним.
Вот Мисаву она пугалась гораздо меньше. В конце концов, через несколько месяцев жизни бок о бок с матерой полукровка привыкла к своей соседке и начала понимать, что за сварливостью и недовольством скрывается самая обычная уставшая от жизни львица, которая при всех своих недостатках искренне любит детей и, как ни странно это звучит, является неплохой собеседницей — если только сумеешь найти к ней подход.
А Пат умела. Конечно, она была зашуганной, робкой самочкой, которая, прежде чем обратиться к кому-то из прайда, прежде по полчаса набирается храбрости, но и ее жизнь уже успела по-своему закалить. Будучи хорошим слушателем, полукровка не упускала случая послушать то, что рассказывает ей ее старшая подруга. В какой-то степени пятнистая успела изучить Мисаву и ее жизнь куда лучше, чем кто-либо другой. Конечно, матерая редко называла имена, еще реже откровенничала о своей жизни, но почти всегда честно и прямо отвечала на поставленный вопрос, и это открывало Пат невероятные возможности.... которыми она, впрочем, так и не воспользовалась, считая, что жизнь Мисавы — не ее дело. Мудро, в общем-то.
Итак, Пат лежала в углу пещеры, боком привалившись к шакалу. Тот, кстати, изрядно вымахал за последнее время, став почти взрослым. Вообще-то он уже давно не нуждался в опеке полукровки, но до сих пор то ли из чувства благодарности, то ли из любви к ней оставался рядом, безропотно снося и присутствие Мисавы, и попытки детей оторвать ему уши и хвост.
Услышав излишне эмоциональный выкрик дочери, львица бросила укоризненный взгляд в ее сторону — та, разумеется, понимала, что за это ее не похвалят, так что быстро посмотрела на Мисаву и на Пат, чтобы убедиться, что никто из них не услышал этого. Увидев, что мать смотрит на нее, Шарра виновато прижала ушки.
Фаер немного помолчал, так что у Пат было время успокоить сердце, отчаянное бившееся (как же, к самому конунгу обратилась, да еще весьма бесцеремонно влезла в разговор — Мисава на нее змеей смотрела!). Затем заговорил снова, так что пятнистая невольно навострила уши.
— Ну, в теории, я бы мог сломать тебя лапы и заставить кормить моих детей, пока не вырастут — но это было бы не честно, да? — ухмыляясь во всю пасть, проговорил темногривый.
Дальнейшего, впрочем, полукровка уже не услышала — так велико было потрясение. Она не очень-то хорошо знала Фаера; собственно говоря, она совершенно его не знала — виделись они нечасто, тем более, что большую часть времени Пат предпочитала проводить вне пещеры. Теперь его ухмылка казалась ей недоброй. Глаза полукровки расширились от ужаса. Если бы не львята — она бы рванулась из пещеры прочь, не разбирая дороги и не заботясь о том, что ущелье все еще затоплено.

Полностью захваченный новыми знакомствами и ощущением беспрецедентной сытости, Кортелис пока что не обращал внимание на одну маленькую, но, вне всяких сомнений, чрезвычайно важную деталь — а конкретно, загадочное исчезновение матери из логова. Живой взгляд темно-изумрудных глаз львенка был прикован к новеньким малышам: те казались ему безумно интересными, настолько, что Корти даже расхотел спать, хотя еще пару минут назад был готов вырубиться прямо на середине пещеры. Малыш улыбнулся при виде еще одной маленькой самочки, первой ответившей на его приветствие. По какой-то причине, она была до ужаса застенчива и не спешила вылезать вперед, норовя спрятаться за спиной одного из своих братиков. Кортелис наблюдал за ней со смесью любопытства и снисходительного великодушия, однако его внимание очень быстро переключилось обратно на Шарру. Та, к счастью, очень быстро успокоилась и уже куда более дружелюбно откликнулась на слова Корта, впрочем, все еще слегка недовольно посматривая на темношкурого малыша.

— Ладно. Меня зовут Шарра. Но все равно это моя мама. А у вас ваша есть! — Кортелис проследил за взглядом львёнки и некоторое время удивленно созерцал Мисаву, так, словно бы в первый раз ее увидел. Вновь повернувшись к Шарре, львенок все так же удивленно пожал плечами в ответ.

— Хорошо. Я и не собирался ее у тебя отнимать, — успокаивающе молвил он, после чего еще раз задумчиво облизнул мордочку и неожиданно мечтательно протянул: — Но молоко у нее тоже вкусное... хм? — заметив приближение Северина, Кортелис вопросительно приподнял толстенькие черные бровки и замолчал, ожидая, пока этот львенок подойдет поближе и представится. Выглядел тот весьма странно, и двигался тоже странно, и разговаривал он тоже очень-очень странно — будь Корт чуть постарше и посообразительнее, он бы мигом смекнул, что Сева просто-напросто мутит от перенасыщения. Но в данный момент, зеленоглазый не подозревал ничего дурного и спокойно сидел на одном месте, за что и поплатился в скором времени: совершенно неожиданно, Северин издал громкий булькающий звук, а затем все содержимое его немаленького желудка оказалось прямо на груди и лапах Кортелиса.

— ...ой, — только и смог мяукнуть Корти, с несказанно удивленным видом рассматривая свою перепачканную чужой рвотой шерстку. Эта крайне неприятная на вид субстанция отдаленно напоминала молоко, но пахла намного хуже и сильнее. Львенок приподнял одну лапу и слегка тряхнул ею в воздухе, но это, разумеется, ни капельки не помогло: он только сильнее испачкал каменный пол пещеры. — Фу-уу, — протянул малыш ровным голосом, скорее, просто констатируя свершившийся факт, нежели жалуясь или плача. В силу возраста, Кортелис не испытывал ни злости, не отвращения, но он был бы совсем не прочь поскорее отмыться от этой странной штуки. Да, было противно, но не более того, и на Северина он совсем не сердился. Скорее уж, просто недоумевал, зачем тот выплюнул все ему на лапы.

К счастью, помощь пришла довольно-таки быстро, и с очень неожиданной стороны. Фаер лично взялся отмывать сына от чужой блевотины, и Кортелис даже пискнуть не успел, как оказался в его теплых объятиях. Было что-то новое и непривычное в том, что умыванием занялся совершенно незнакомый ему взрослый лев-самец, а не любимая мамочка, но Корти был совсем не против такого положения дел. Фаер ему нравился, вдобавок, это был его отец, тот большой и сильный лев, с которым он так долго мечтал познакомиться, а значит, все складывалось именно так, как и должно было. Львенок негромко хихикнул, когда широченный язык Конунга щекочуще прошелся по его пухлому пузику, и осторожно обхватил лапами огромную усатую морду, сам того не желая, вымазав Фаера остатками чужого наполовину переваренного пиршества.

Тяжело бремя отцовства, но чего только не вытерпишь ради счастливой улыбки своего драгоценного чада.

— Па-пааа, — протянул Корти, с мурчанием потершись мордочкой о нос Фаера, после чего перекатился на бок и расслабленно уложил подбородок поверх теплой отцовской лапищи, наблюдая за тем, как его брат решительно приближается к Северину и громко ругает его за случившееся. Кортелису не хотелось, чтобы Годрек с кем-то ссорился из-за него, а потому он решил все-таки вмешаться в происходящее, пока дело не переросло в драку.

— Годри, не надо, — успокаивающе произнес львенок, обращаясь к братику, — все хорошо, я уже совсем чистый! Папа меня вымыл, не надо ни с кем ссориться! Правда, папа? — Корти запрокинул голову, вопросительно взглянув на Фаера снизу вверх. Взрослый лев все это время разговаривал с Мисавой, но малыш не прислушивался к этой беседе, лишь с удивлением отметив в какой-то момент, что старшая львица уж слишком тесно придвинулась к его отцу, так, что Корт едва не утонул в ее шерсти. Пахла Мисава, конечно же, очень вкусно, но зачем же так сильно прижиматься!...

Но если бы вся проблема заключалась только лишь в этом... Вдохнув молочный запах Мисавы, Кортелис совершенно неожиданно снова вспомнил о матери. Оглядев пещеру и нигде не обнаружив знакомой золотисто-рыжей шкуры, Корт вновь задрал мордочку кверху и протянул лапу к отцовской гриве, слегка дернув Фаера за взлохмаченную черную прядь.

— Пап? А куда мамочка ушла?

Фаер разом пошел на попятную. То ли затаенная ярость в глазах матерой, то ли искренний испуг, написанный на мордочке Пат — в общем, что-то убедило его, что тему лучше не развивать. А то здесь все такие нервные. Самец как-то невесело улыбнулся, очень честным голосом заверяя самок, что все это — не более, чем невинная шуточка.
Ага, знаем мы такие шутки. Мисава некоторое время сверлила конунга взглядом, но затем все же смягчилась. Мужики, что с них взять. Пусть скажет спасибо, что собственные дети не услышали — папашка пошутит и забудет, а им потом в кошмарах просыпаться, как пить дать. Львята подчас бывают впечатлительными.
И внимательными. В общем-то, неудивительно, что они уже заметили отсутствие своей матери. Такое как-то трудно пропустить. Мисава вздохнула, возведя глаза к потолку пещеры и предоставив конунгу возможность отбиваться. Она бы на его месте сказала малышне правду. Но вот какая она, правда? Можно было бы сказать, что матерая надеялась на скорое и благополучное возвращение Нимейли, но... нет, ни хрена она не надеялась. Сказать по правде, ей было, в общем-то, наср*ть с высокой колокольни на судьбу новоиспеченной королевы. Если та оказалась столь беспечна, что вышла прогуляться в затопленное ущелье — что ж, туда ей и дорога. Если с головой не дружила — тем более, туда же. Да еще присмотреть, как бы кто из детей не оказался таким же, а то, может, и его... нет, нет. Шучу(с) Детишек Мисава не тронет.
А если случилась беда... Что ж, жаль королеву. Так вежливо говорить, еще мама учила. Даже если на самом деле плевать. Мисава была слишком стара, чтобы верить в послеродовые депрессии, и слишком цинична, чтобы жалеть тех, кто от них пострадал. В ее жизни было слишком много всякого дерьма, еще этого не хватало. До депрессии ли? Надо мелких на лапы ставить. Их вон теперь сколько.
Она кивнула Фаеру.
— Вот оно что. Акера.
От внимания матерой не укрылось, что мать нынешнего потомства звали по-другому. Стало быть, не первая королева в прайде. Ходил бы ты уже, конунг, холостым, а то только прайд смешить постоянной сменой фавориток. Благо наследников теперь — хоть пруд пруди.
— Думаю, что вернусь не раньше полудня, — по предположениям Мисавы, должен был вот-вот наступить рассвет, но время она оговаривала с запасом: вдруг чего, — может, и раньше. Дети уже подросли, несколько часов без меня от голода не умрут. А если повезет, то днем еще и мяса попробуют впервые. Твоим-то, наверно, рано еще. А нашим, — она кивнула на Пат, — уже можно.
Она грациозно, несмотря на размеры, поднялась. Сердце львицы пело. Вот что действительно ее радовало. Как ни любила матерая львят, она чертовски от них устала, и теперь ей нужно было переключиться на что-то другое. Развеяться, прогуляться. Заодно поохотиться — охота всегда была ее страстью. Можно даже глазком глянуть, куда там хотел отвести их с Пат Яшма. Как знать, может, отведет еще... чуть позже, когда детишки подрастут.
Словом, не тратя больше времени, самка быстро прошлась по пещере, ласково лизнув каждого из львят (не исключая и потомство Фаера) в макушки и заверяя, что скоро вернется, а затем вышла наружу.
—–→ Склоны гор

Склонив голову, Шу изучил стоявшую перед ним львенку и нашел, что не так уж она и плоха. Зря Шарра и Северин пытались затеять возню. Ну подумаешь, кто-то еще будет жить с ними в одной пещере. Зато как это весело! Их теперь будет много.
Сказать по правде, на самом деле рыжему просто уже было тесно в логове. Как, наверно, и всем остальным львятам. Но мамы же не выпускают, куда деваться. Приходится играть здесь.
— Сигрид, — представилась в ответ львенка, и самец отметил, что ее шкурка немного похожа оттенком на Мисавину; это показалось ему забавным, —  Вы вместе? Она вам мама?
Львенок вежливо пошаркал лапкой. Вроде бы он видел, как это делает кто-то из взрослых. В шутку, разумеется.
— Агааа, — с нотками довольства в голосе отозвался он; если бы Мисава видела, каким горделивым взглядом он ее окинул, она бы, пожалуй, умерла на месте от умиления, — это наша мама. Ну и еще Пат. Она тоже наша мама.
Остальные львята, впрочем, не спешили бежать и называть свои имена. Шарра и Северин занимались тем же, чем и всегда: пытались затеять если не драку, то хотя бы возню. В обычное время Шу присоединился бы к ним, но сейчас он был занят: знакомился.
— А это Шарра, — львенок махнул лапой в сторону рыжей львенки, — она вообще-то хорошая. А это...
Шу вдруг осекся; его округлившиеся глаза были устремлены на Мисаву. Хотя он и не слышал разговора, тем более, что взрослые говорили негромко, он все же уловил легкую напряженность, проскочившую между собеседниками, и уход матери был воспринят им с испугом.
— Мама! — баском мяукнул здоровяк, поднимая мордочку навстречу приближавшейся матерой, — ты что, уходишь? — в голосе львенка прозвучал страх, а его хвосик прижался к ногам.
И хотя львица заверила детей, что скоро вернется, а затем и лизнула все без разбора макушки, — даже Сигрид, честное слово, — тревога малыша ничуть не развеялась.
А если бы он знал, что незадолго до этого ушла мама малышей Фаера и до сих пор не вернулась, — пожалуй, и вовсе бы бился в истерике.
Мисава, впрочем, не остановилась и не задержалась. В этом была вся мама... сказала — сделала. Хвост матерой скрылся за поворотом тропы, и ее шаги быстро затихли, скрытые шумом водопада.
— А это — Северин, — совсем уж несчастным голосом продолжил Шу, вновь поворачиваясь к Сигрид и как-то небрежно тыкая лапой в ту сторону, где был его брат.
Вернее... нет, брат на месте не сидел. Рыжему оставалось только глаза к потолку пещеры возвести. Северин мчался к ним, но, не добежав, лишь хлопнул лапой по хвосту Сигрид, мигом умчавшись дальше и напав аж на самого Фаера.
— Он всегда такой, — со вздохом сообщил львенок, хотя в какой-то степени и сам бы не отказался залезть на спину конунга; она была большая, с нее, наверно, скатываться будет удобно, — вообще-то он хороший.
"Хороший" уже набросился на Годрека, явно намереваясь втянуть его в возню, и тут Шу уже заинтересовался не на шутку, вскочив и возбужденно размахивая хвостом, который больше не скрывался между его задних лап, а торчал этакой свечкой с кисточкой на хвосте.
— А твоих братьев как зовут? И где ваша мама? — осведомился он, хотя больше всего ему хотелось предложить Сигрид присоединиться к остальным.

—-→ Джунгли

Преодолев водную преграду и короткий путь по карнизу, Урс, наконец, шагнул внутрь пещеры. Он остановился у входа, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, который царил здесь. В пещере было довольно шумно, по крайней мере, такое впечатление сложилось у льва, непривычного к жизни в прайде. Прежде он жил отдельно от всех, и теперь шумные детские игры заставляли его округлять глаза и нервно передергивать шкурой: отчасти от удивления — как такие мелкие создания могут издавать такие громкие звуки? — отчасти от зависти. Будучи единственным львенком в семье, Урс никогда не знал ничего подобного.
Здесь было, кажется, никак не меньше шести львят. А может быть, и шестидесяти шести — на месте они не сидели, бегая, лазая по взрослым, крича и окликая друг друга. Время от времени их вроде бы призывали к порядку, но действовало это ненадолго.
Кроме львят, в пещере были и взрослые. А вот Хазиры — не было. Конечно, белый и так это знал, стоило ему только остановиться на пороге и изучить следы, как стало понятно, что самка не возвращалась сюда после охоты. И вернется ли — вот вопрос. Сердце льва в очередной раз сжалось от горечи, но, стиснув зубы, он нахмурился и шагнул вперед. Вид у него был не слишком-то дружелюбный. Крупный, массивный, свысока глядящий едва ли не на все население пещеры, кроме, разве что, Фаера; в пасти самец сжимал шею мертвого куду, чья здоровенная туша волочилась следом, непристойно раскорячив задние ноги, уже успевшие окоченеть. К тому же, несмотря на все приключения на холмах и в джунглях, светлошкурый, почти белый. Купание в реке и переправа через затопленное ущелье смыли с шерсти Урса всю лишнюю грязь, и хотя он теперь был мокрым, как мышь, хотя бы не пах травой и грязью.
Пат он обнаружил не сразу. По рассказам Хазиры ему было примерно ясно, как она выглядит, вот только самка так скромно жалась куда-то в угол, будто собиралась пройти через стену, только бы оказаться отсюда подальше.
Молодой лев (судя по виду, он был примерно сверстником Урса) взволнованно говорил что-то, и, приблизившись, белый уловил несколько фраз. Тут же он скосил глаза. Нет, куду, несомненно, не был больным: шкура его была абсолютно чистой. Повезло. На миг самец задумался, был ли разорванный ими в джунглях бородавочник таким же здоровым... насчет этого он уверен уже не был, — но быстро отогнал от себя эту мысль. Они бы непременно заметили, если бы что-то пошло не так.
— Ты — Пат, — выпустив из пасти шкуру куду, белогривый склонился над самкой, пугливо заглядывающей ему в глаза; она была крохотной по сравнению с ним, ее шкура была испещрена бледными пятнами, что придавало ей весьма экзотичный вид.
После секундного замешательства самец продолжил говорить. Он решил не упоминать ни о своих отношениях к Хазире, ни обо всем остальном. Будет лучше, если полукровка об этом не узнает.
— Ущелье все еще затоплено, поэтому Хазира осталась в джунглях дожидаться, когда вода спадет. Но она просила меня принести тебе эту тушу, — почему-то белый не стал упоминать о том, что они добыли этого куду вдвоем.
Имя Хазиры обожгло его будто огнем; лев с трудом проговорил его, надеясь только на то, что пятнистая не заметит его замешательства. Вежливость требовала сказать что-нибудь еще, и лев, на пару секунд повернув голову, вновь глянул на детенышей.
— Это все твои? — с легким удивлением осведомился он.